Меч и ножны (СИ)

Вернувшись в дом и убедившись, что прикорнувший на старой покосившейся софе мальчик еще спит, Эну присел на колченогий стул и вздохнул. От всего пережитого немного потряхивало, но позволить себе расклеиться он не мог. На его совести был мальчик, в одночасье ставший сиротой, о котором следовало заботиться. Эну и сам был почти сиротой. Его отец, занимающийся разведением лошадей, умер от болотной лихорадки, когда сыну исполнилось шестнадцать. Мать, еще довольно привлекательная женщина, сразу же вышла замуж за вдового соседа, у которого было четверо своих детей, все поголовно девчонки, а через полтора года у них родился общий сын. Все это время Эну помогал отчиму на ферме: пас овец, с тоской вспоминая о тех временах, когда отправлялся с отцом в ночное, и стриг их, когда приходило время. Мама и новые сестры пряли шерсть, ткали из нее ткани и вязали шали, хорошо продававшиеся в городе. Потом отчим решил, что пасынок достаточно вырос для более существенного заработка и отправил его в услужение к торговцу, которому сбывал почти весь свой товар. Торговец Хомрах приставил Эну к конюшне, где содержались невысокие и крепкие караванные лошадки, а заодно к работе по дому, если там нужна была мужская сила. Платили ему исправно, так что Эну не тяготился новой жизнью. К тому же лошадей он любил и понимал их с одного взгляда. Старый конюх, служивший еще отцу торговца, был уже не в состоянии выполнять тяжелую работу, так что нарадоваться не мог помощнику и очень его хвалил. Ночевал Эну, как правило, в доме, где ему была выделена каморка под лестницей, если только его присутствие не было необходимо в конюшне. Так прошло два года. Изредка получая письма из дома, Эну узнал, что мама родила еще одну девочку и теперь болела, так что им нужны были деньги на лекарства, которые он исправно отправлял каждый месяц, и тут такое…

Аки всхлипнул во сне, отвлекая от тяжелых мыслей, а затем вновь затих, только по измазанной грязью щеке проползла одинокая слезинка. Эну и сам хотел бы поплакать, облегчая душу, но слез не было. Родной отец много раз говорил ему: «Мужчины не плачут». И вот теперь он начал осознавать себя не юношей или подростком, а именно мужчиной. Он должен был не плакать, а искать выход из ситуации, в которой они оказались. Конечно, можно было вернуться назад, но после того, как Аки ударил Меч по голове, их вполне могли арестовать, обвинив в измене. К Мечам все относились с большим почтением, хоть и боялись, а тут столь нелепое положение… Лично Эну бы постеснялся заявить о подобном… нападении, а Меч… Кто его знает, что он сделает или скажет. Вдруг потребует их головы на блюде? И ведь подадут! Что значат жизни мальчишки и почти мужчины по сравнению с жизнью или здоровьем защитника мира? Ничего! Наверняка никто за них и слова не замолвит. Осталось только расспросить Аки, как проснется, о его родне. Вдруг у него есть еще родные, кто мог бы их принять. Или хотя бы одного Аки. А он, Эну, найдет себе работу на какой-нибудь ферме или в соседнем городе. Жаль, денег они не прихватили, убегая, но тут уж ничего не исправишь.

Эну пошевелился, устраиваясь поудобнее, насколько это было возможно. Он и так и этак вертел в голове все произошедшее, пытаясь отыскать верное решение проблемы. В народе бытовала поговорка, что утро вечера мудренее, но утро наступило, а ничего особо умного в голову не приходило.

— Видимо, рано я посчитал себя мужчиной.