Меч и перо

Черное жерло туннеля угрюмо приняло медленно идущий состав, и вагоны один за другим вслед за паровозом проваливались в темноту. Слышался только отчётливый перестук колёс: тук-тук, тук-тук… Скоро будет станция Маймак. Торокул подумал, что эту станцию пропустить никак нельзя. Оттуда рукой подать до родного Шекера. Может быть, ему удастся увидеть кого-нибудь из знакомых, подать весточку о себе? И если знакомый услышит его, то тот обязательно сообщит его родным: «Так, мол, и так, видел Торокула, он жив, и его везут во Фрунзе. Спрашивает, как там мои дорогие Чингиз, Ильгиз, Люция и маленькая Розочка?» Он, не переставая, думал о них, о Нагиме и готовился к единственной возможности дать о себе знать. Его сердце забилось сильнее, когда вагон вырвался из объятий горы, и через зарешеченное окошко вновь проник свет. Поезд приближался к Маймаку.

Торокул подумал: «Эх, если бы поезд остановился, то было бы побольше времени, чтобы обратить на себя внимание. И если конвоиры будут меня избивать за неположенные разговоры, всё равно сил и времени хватит, чтобы дать знать о себе». Надо просто крикнуть, что будет сил: «Я – Торокул Айтматов из Шекера! Кто меня слышит, передайте моим, что я жив! Меня везут во Фрунзе».

Железная дорога пошла на изгиб, и вдали показалась та самая станция. Сейчас состав по идее должен сбавить ход. Но почему-то он и не собирается этого делать… «Эх, не остановится», – в сердцах заключил Торокул, не заметив, как до боли в пальцах сжал железные прутья решетки. «Надо попытаться на ходу прокричать. Неужели на станции никого не будет?» – думал он, лихорадочно готовясь. Прижавшись к решетке, он всматривался вперед, насколько позволял угол обзора. Вон она виднеется, станция, на которой степенно стоит её смотритель. Он-то точно знает семью Айтматовых. И, возможно, когда его жена и дети прибыли сюда, он и был тем, кто в силу своей должности первым встретил их. Может быть, тогда поинтересовался, куда они держат путь. А может, и пригрел на время, пока не приехали сородичи Торокула. По крайней мере, Торокул хотел в это верить. И уже видел станционного смотрителя с флажком.

– Эй, передайте семье Айтматовых, что я жив. Меня везут во Фрунзе! – что было сил, прокричал Торокул. – Вы меня слышите? Передайте Айтматовой Нагиме, что я жив…

Только на это у него и хватило времени. Торокул тут же получил удар прикладом от вбежавшего в вагонную камеру конвоира и потерял сознание.

Поезд промчался, и станционный смотритель поковылял к себе в комнату. Он так и не услышал отчаянного крика Торокула. Но арестантские вагоны он сразу выделял из всего состава. Они были серыми, неприметными, но от них всегда исходил холод. «Этап пошёл», – отметил он для себя, и в последнее мгновение, когда состав уже покидал станционный участок, на ходу заметил отчаянное лицо Торокула за решеткой. «Политический, наверное, лицо интеллигентное», – подумал смотритель про арестанта, который что-то там кричал, и почему-то вспомнил, как месяц назад, в ночное время на станцию прибыла семья здешнего, шекерского. Тогда, как и полагается по расписанию, московский поезд остановился на две минуты, и из вагона вышла эта семья – мальчуган лет десяти, который помог спуститься братишке и сестрёнке. Затем их мать с грудным ребёнком. Она долга стояла, прижав к себе свою ношу, пока поезд не укатил дальше. Было видно, что женщина растеряна и не знает, что ей делать. Смотритель тогда решил пригласить их к себе в каморку и напоить чаем. Жалко было смотреть на продрогших ребятишек. Он сразу понял, что муж этой женщины попал в беду. Сколько сейчас таких поломанных судеб на бескрайних просторах Советского Союза? Сколько отцов и мужей разлучено с семьями и отправлено в необъятную Сибирь? И этот, которого он сегодня увидел в окошечке арестантского вагона, тоже из такой категории. Бедный, он также чей-то муж, отец и сын… С этими мыслями смотритель станции «Маймак» глядел вслед удалявшемуся поезду, не подозревая, что видел отца тех самых несчастных детей.

…Спустя некоторое время, Торокул пришёл в себя. Он лежал, обессиленный, на ледяном полу. Сумев превозмочь боль в затылке, он поднялся с пола и снова потянулся к решетке, к этому единственному окну во внешний мир. Вдали проносились горы родного Таласа. С великой тоской он смотрел в ту сторону, где в селе Шекер сейчас находились его дети и Нагима, и бесконечно повторял: «Дорогие мои, как вы там, все ли здоровы? Я люблю вас, будьте счастливы…»

А в это время маленький Чингиз смотрел в сторону станции «Маймак» и думал об отце. Он по-прежнему не терял веры, что отец скоро вернётся, обнимет всех и скажет: «Ну что, мои хорошие, соскучились? Ну, вот и я дома. Больше мы никогда-никогда не расстанемся!» Отца он так и не дождался…

***