Меч и Цитадель

Штаб ее располагался под металлическим куполом. Наверное, в случае надобности он должен был каким-то образом разбираться или сворачиваться, подобно шатру, однако с виду казался незыблемым, основательным, словно любое обычное здание. Черный снаружи, изнутри его озарял неяркий, исходящий неизвестно откуда свет, хлынувший мне навстречу из отворившегося перед нами проема в боку. За порогом, у самого входа, замер в почтительной позе Водал, а возле него стоял паланкин с откинутыми занавесями и неподвижным телом Автарха внутри. Посреди купола, вокруг невысокого стола, сидели три женщины. Ни на Водала, ни на Автарха в паланкине, ни на меня, вытолкнутого вперед, они ни в тот момент, ни позднее почти не смотрели – разве что поглядывали искоса, словно бы ненароком. На столе перед ними были разложены стопки бумаг, однако в бумаги они не заглядывали тоже, а глядели лишь друг на дружку. С виду все три ничем не отличались от прочих асциан, если не брать в расчет несколько более осмысленных взглядов да не столь устрашающей худобы.

– Вот он, – объявил Водал. – Теперь перед вами оба.

Одна из асцианок заговорила с двумя другими на собственном языке. Обе согласно кивнули, и говорившая изрекла:

– Прятать лицо нужно только тому, кто действует во вред народу.

За сим последовала долгая пауза.

– Отвечай! – прошипел Водал, повернувшись ко мне.

– Что отвечать? Она ни о чем не спрашивает.

– Кто друг народу? – продолжила асцианка. – Тот, кто помогает народу. Кто враг народу?

– Отвечай откровенно, как на духу, – зачастил Водал, – являешься ли ты или человек, лежащий без чувств в паланкине, верховным правителем народов, населяющих южную половину этого полушария?

– Нет, – ответил я.

Обман этот дался мне легче легкого: судя по всему, что я видел, из жителей Содружества Автарху подчинялись считаные единицы.

– Что все это за глупости? – вполголоса добавил я, повернувшись к Водалу. – Неужто они вправду думают, будто я, кабы действительно был Автархом, признался бы в этом так запросто?

– Все нами сказанное передается на север.

Одна из асцианок, прежде хранивших молчание, разразилась пространной речью, причем один раз махнула рукой в нашу сторону. Стоило ей умолкнуть, вся троица за столом замерла, словно оцепенев. У меня создалось впечатление, будто они слушают кого-то еще, чей голос мне не слышен, да так внимательно, что даже глазом не смеют моргнуть, пока он говорит, однако все это могло оказаться только моими собственными фантазиями. Водал беспокойно поежился, я тоже переступил с ноги на ногу, чтоб не так ныла рана в бедре, узкая грудь Автарха вздымалась и опадала в такт неровному ритму дыхания, но асцианки оставались неподвижными, словно фигуры на картине.

Наконец та, что заговорила первой, сказала:

– Всякий человек принадлежит народу.

Услышав это, две других вроде бы слегка расслабились.

– Этот человек болен, – откликнулся Водал, указав взглядом на Автарха, – и, служа мне, принес немало пользы, хотя теперь полезность его, полагаю, исчерпана. Другой же обещан мною одной из моих соратниц.

– Хвалы достоин лишь жертвователь, возлагающий на алтарь служения народу все, что имеет, не помышляя о собственном благе.

Дальнейших пререканий тон асцианки явно не предусматривал. Взглянув на меня, Водал пожал плечами, развернулся кругом и едва ли не строевым шагом вышел из купола. На смену ему внутрь немедля вбежала рысцой дюжина асцианских офицеров с хлыстами в руках.

Нас заперли в одном из асцианских шатров примерно вдвое просторнее моей камеры под сводами древнего зиккурата. Внутри обнаружился горящий очаг, но не нашлось ничего, хоть отдаленно напоминающего постели, и офицеры, внесшие внутрь Автарха, попросту бросили его на землю у очага. Освободившись от пут, я постарался устроить его поудобнее – перевернул на спину, как он лежал в паланкине, а руки уложил по бокам, вдоль тела.

Вокруг, в лагере асциан, царила тишина для армейского лагеря, можно сказать, просто-таки гробовая. Время от времени вдалеке кто-то вскрикивал – похоже, во сне, однако чаще всего до нас не доносилось ни звука, кроме мерных, неспешных шагов караульных снаружи. Не могу описать всего ужаса, охватившего меня при мысли об отправке на север, в Асцию. До конца жизни видеть повсюду одни только безумные, источенные недоеданием асцианские лица, и самому жить в окружении, лишающем их разума, – сия участь казалась гораздо страшнее судьбы любого клиента из подземелий Башни Матачинов. Рассудив, что караульные в самом худшем случае сумеют всего лишь лишить меня жизни, я попытался поднять нижний край шатра, однако края его оказались каким-то непостижимым для меня способом спаяны с землей намертво. Разорвать скользкий, прочный материал стен мне тоже не удалось, а бритву Милеса у меня давным-давно отняла одна из шести стражниц. Оставалось только с разбегу таранить закрывавший вход полог… но тут до меня донесся знакомый голос Автарха.

– Постой, – прошептал он.

Внезапно испугавшийся, как бы нас не подслушали, я рухнул возле него на колени.

– Я думал, ты… спишь.