Меч и Цитадель

– Прикончить тебя я могла бы еще того проще. Зеркала Гефора изловили мне замечательного червячка, небольшого, не длиннее твоей ладони, зато пышущего белым огнем. Метнешь его в цель – убивает и сам приползает назад. Так я поочередно расправилась с караульными, но отправить следом за ними тебя вот этот, зеленый, не позволил бы ни за что, да мне и самой неохота. Водал обещал, что твои муки продлятся не одну неделю, и на меньшее я не согласна.

– Стало быть, ты ведешь меня к нему?

Агия отрицательно покачала головой. В неярких, блекло-серых отсветах раннего утра, сочившихся сверху сквозь густую листву, ее темно-русые локоны заплясали над плечами совсем как в тот день, когда я любовался ею у входа в лавку тряпичника, поднимающей жалюзи.

– Водал мертв. Думаешь, разжившись таким замечательным червячком, я позволила бы ему обмануть меня и остаться в живых? Нет. Тебя собирались увезти отсюда, а я отпущу. Куда ты отправишься, я примерно догадываюсь и не сомневаюсь, что со временем ты снова сам придешь ко мне в руки – как в прошлый раз, когда наши птериопы унесли тебя от эвзонов.

– Выходит, ты спасаешь меня из ненависти, – сказал я.

Агия кивнула.

Следовало полагать, схожим образом Водал ненавидел ту часть моего существа, что прежде была Автархом… хотя, скорее, ненависть в нем порождал не Автарх, а некий образ Автарха, им же самим и созданный, так как настоящему Автарху, которого считал своим слугой, он хранил верность – в той мере, в какой был на это способен. Еще мальчишкой, служа при кухнях в Обители Абсолюта, знавал я одного повара, не выносившего армигеров и экзультантов, для которых готовил, настолько, что, дабы не терпеть унижения, снося их упреки, в любом деле маниакально стремился достичь наивысшего совершенства. Со временем сия одержимость возвела его к должности старшего над поварами всего крыла. Поспешая вперед и вспоминая о нем, я не сразу заметил, что больше не чувствую прикосновения пальцев Агии, к коему успел попривыкнуть за время пути, а взглянув в ее сторону, рядом ее не обнаружил. Агия исчезла, как не бывало, и мы с зеленым человеком остались одни.

– Как ты здесь оказался? Зачем? – спросил я. – Ведь нынешняя эпоха едва не погубила тебя – я помню, под нашим солнцем ты чахнешь.

В ответ он улыбнулся. Губы его были зелены, однако зубы блеснули в неярких отсветах утра безукоризненной белизной.

– Мы, ваши дети, не менее справедливы, чем вы, хоть и не убиваем никого ради пищи. Ты поделился со мной половинкой камешка, перегрызшей железо оков и открывшей мне путь к свободе. Что я, по-твоему, сделал, освободившись от цепи?

– Я полагал, ты вернулся назад, в свои дни, – отвечал я.

Воздействие снадобья ослабло настолько, что я начал опасаться, как бы наш разговор не разбудил асцианских солдат, однако поблизости не было ни души – только бескрайние джунгли, только темные кроны деревьев.

– Мы всегда воздаем добром за добро. Освободившись, я помчался по коридорам Времени, искать момент, когда ты тоже окажешься в неволе, чтобы в свою очередь освободить тебя.

Услышав это, с ответом я не нашелся и, наконец, сказал:

– Ты и представить себе не можешь, как странно, как непривычно я себя чувствую, узнав, что кто-то взял на себя труд изучить мое будущее ради возможности помочь мне. Однако теперь-то, теперь, когда мы с тобой квиты… ты ведь наверняка понимаешь, что я помог тебе вовсе не из расчета на ответную помощь? Признаться, я даже не думал, что ты сумеешь чем-то помочь мне.

– Думал, и еще как. Ты хотел, чтобы я помог тебе в поисках девушки, которая только что нас покинула, и с тех пор отыскал ее не один раз. Однако знай: поиски я вел не один и двух из моих товарищей непременно пришлю к тебе. Вдобавок мы с тобою еще не в расчете – хоть ты и оказался в плену, эта девушка отыскала тебя вместе со мной и вполне могла освободить тебя без моего участия. Одним словом, мы еще встретимся.

С этим он отпустил мою руку и шагнул в направлении, коего я ни разу в жизни не замечал, пока не увидел, как в ту же сторону уходит корабль, отчаливший от вершины башни Бальдандерса – в направлении, надо думать, недоступном нашему пониманию, когда там ничего нет. Стремительно развернувшись, зеленый человек со всех ног помчался прочь, и я, несмотря на тьму предутреннего неба, еще долго мог видеть его силуэт, озаряемый кратковременными, но регулярными вспышками света. Наконец он превратился в темную точку вдали, но едва я подумал, что сейчас эта точка вовсе исчезнет из виду, она вновь начала расти. Казалось, тем же причудливым, извилистым коридором ко мне стремглав несется нечто громадной величины.

Этот корабль оказался не тем, который я уже видел, – другим, куда меньшим, но все же был так велик, что, целиком войдя в нашу сферу сознания, задел ганвейлами разом полдюжины окружавших меня деревьев. Обшивка его борта разъехалась в стороны, и из отворившегося проема к земле скользнул трап гораздо короче того, что вел на борт флайера Автарха.

По трапу ко мне спустились мастер Мальрубий и мой пес, Трискель.