Меч истины (СИ)

Я думала в избе отсидеться – не позориться же мне, поганке бледной. Мать не дала. Хворостиной пригрозила. Платье мне вынесла шитое. Шитьё ниточка к ниточке класть – это я умела. Чай, большой силы не требует. Одела меня в лучшее, поясом своим подпоясала – родительское благословение, значит. Да и отправила.

Хорошо сидели – у рощи берёзовой. Песни пели, в игры играли. Вои силушку нашим ребятам показывали. Девки вздыхали, да поближе-поближе к заезжим молодцам подвигались. А я, стыдясь, в сторонке сидела. Да так вышло, что от певца дружинного недалеко. Вот уж у кого голос… он весь вечер пел, будто неведома ему усталость. Я заслушалась.

Ударил он по струнам в последний раз, допел, кашлянул.

- Ну, красавицы, кто-нибудь даст певцу горло промочить?

Тут у меня в руках ковш очутился, и материн голос в спину толкнул: «Иди же!».

Шагнула я как в омут.

- Испей, песенник…

Он хлебнул браги, плеснул в огонь, схватил меня за руку и повлёк за собой. Завертелось всё вокруг в пляске, мелькали деревья, небо кружилось. Потом он увлёк меня через костер прыгать, а потом и вовсе – в лес. Перекликались, за деревьями прятались. Я даже про хвори свои забыла…

Так и сбылась моя судьба, отворилась сила великая…

Чужие вои пришли, не спросив ни о чём. Поначалу мнилось – вот-вот и подоспеет наш воевода, что от находников защитить брался. И как они за мечи схватились – ждали мы ещё подмоги. Мужики сами за вилы да топоры похватались. Думали, немного продержимся и дождёмся. Но он так и не пришёл. И певец мой не пришёл. Не услыхали боги моей мольбы. Никого в тот день не слышали наши боги. И когда дымом затянуло деревянные лики, я перестала молиться. Кинулась из избы прочь. Только выпорскнула из влазни, так и встала. Стоял передо мной волхв силы невиданной. Так и пригвоздил взглядом к земле. Я наговор обережный зашептала… он вскрикнул радостно и ткнул в меня корявым пальцем.

- Эту возьми, брат!

Дальше не помню ничегошеньки. Этот страшный боров, что меня за косу схватил слово «возьми» однобоко понимает. До сих пор. Заволокло мой разум туманом красным – ничего не помню. Даже боли никакой. Знаю только, что кричала я в отчаянии, билась. Да когда уже швырнули меня на землю, словно тряпку грязную, приподнялась да страшное слово сказала. Меня таким не учили – сами слова на язык прыгали. Двух шагов насильник не сделал: запутался то ли в портах, то ли в ремне, не понять, как упал! Да удачно так! Прямо ляжкоq - да на свой же нож. Защекотало мне язык, я вослед тихонько добавила: «И детей у тебя никогда не будет!»

А ещё потом меня волоком тащили за волхвом. Тот самый тащил, что ножом поранился. Меня он больше не трогал. Поглядывал только зло.

Сначала, как они меня в свой городок привели, я утопиться хотела, да сил до реченьки дойти не было. А потом дочка в животе толкаться начала. Я ночами гладила округлившееся чрево да песню ей пела. Ту самую. Знала я, что не Раненого это ребёнок, а золотоволосого певца.

А как от бремени разрешилась, так стала глазами волхва. В нём-то без пояса силы не было. А во мне была. Поэтому он меня к Раненому суложью пристроил. И дочку признать велел.

Раз в седмицу приводил меня Раненый к волхву. Тому зреть надобно было, что вокруг делается. Он и без меня мог, да не так у него получалось. Другая боль у него была, не та, что силу отворяет.

Больно! Больно вспоминать это было. Но ещё больнее видеть, что люди на земле творят, богов стравливая. Боги, они же каждый в отдельном мире живет, который люди сами для себя огородили. Со своей нежитью-кривдой борются. Ну и сидели бы тихонько каждый со своим людом. Так нет же! Подымает вождь на знамя веру бога своего - и идет на соседа. Он же кто? Пришлый. Не наш. Кромешник. Вот тогда и льётся по земле сырой руда человеческая, льется над землёй сила великая – истекает потоками божья кровь, из жил исторгнутая. Ничейная. Такая божья кровь и питала пояс, что волхв надевал. А Божьей силе нельзя без дела над землёй сочиться – пожары будут. Или реки вспучатся, берега зальют. Нет, нельзя. Она, сила эта, веру искала.

Так и зрила я, волхву рассказывая. Зрила, как крепнет на восходе войско. Тьма теней готова была с места сорваться, как саранча пройти по земле, сметая, поглощая всё на своём пути.

Зрила, как волхвов громовой бог силу набирает от пояса, готовится меч багрить.

Зрила, как встаёт с полудня бог невиданный. Не в сонме помощников – единый. Встаёт, в полный рост, распрямляясь, длань свою тянет - всё ближе и ближе. Ломаются под этой дланью идолы, падают с холмов молчаливыми брёвнами, без силы, без веры. Да так я на него засмотрелась, что не заметила, как другой близко подошёл. А как заметила, чуть не ослепла – ходил среди смертных истинный хозяин пояса. Только не могла я это понять, билась, кричала:

- Бог в твоём доме, волхв! Бог среди вас ходит! Бог с вами!!!