Меч истины (СИ)

Поклонился Лучик Хорсу-солнышку. Подошел к коню, погладил, потрепал шелковую гриву. Конь к Лучику тянется, за рукав теребит – лакомство выпрашивает. Достал Лучик из котомки горбушку, дал другу новому, обхватил шею, запрыгнул на спину без седла. Зачем узду на друга набрасывать? И так чувствует волшебный конь, куда хозяину надобно. Да не уронит он хозяина, хоть браги на пиру перепьет, хоть в сече порублен будет – даже мертвого вывезет.

Хорс в небесах, орёл в облаках, пёс на следу, конь на скаку. Дайте Лучику глаз верный, удар точный, ум быстрый, путь чистый. Слово Жданкино крепко будь: как нитка к веретену, так ты к дому моему!

Визарий

Эрик это диво назвал сложным оборотом – «магический артефакт». Я выпучил на него глаза, он ухмыльнулся и смущённо потёр нос:

- Это значит «что-то кем-то сделанное с магией вперемежку». Так мой шибко умный дружок говорит. А тебе не нравится?

Мне не нравится шибко умная задача, которую ты нам задал. И то, что сам ты эту задачу не упрощаешь.

По части упрощения тут никто не постарался. Аяна нынче ходит странная: тихая, как утро, всё улыбается. Это моя жена, грозная, как легион в строю? Похоже, её болезнь серьёзнее, чем думал, но когда спрашиваю, ответа не даёт. Прежде она никогда не выдавала любви напоказ. Было такое - я даже думал, что нужен ей лишь на время, пока излечится от боли, от страха перед мужчинами. Меня она не боится, вот и доверилась. Нежность принимал за благодарность, и сам благодарил тем же: за то, что не пренебрегла любовью, отогрела. Всё казалось, что придёт час – она вскочит на свою вороную и умчится на волю в ночь, которой сама сродни. Я ждал этого часа со страхом и смирением.

А дождался непонятного. Неистовый степной пожар обернулся мирным очагом, кажется, разожжённым для меня. И в этой её тихой нежности было что-то пугающе беззащитное, так, что сжималось сердце от страха за неё. Тем более что бояться были причины.

Рейн встретил меня одного, когда я шёл из священной рощи. Знаю, что у германцев строго на этот счёт: заходить туда имеют право лишь жрецы, склонив голову, с покорностью, чуть ли не в оковах. Я, понятно, особым пиететом по части германских богов не страдал, а в святилище влез от полной безысходности и отсутствия свидетелей. Мне нужно было посмотреть место, откуда пояс пропал.

Хаген проговорился, что после кражи Тотила почти из дому не выходит. И пытался внушить мне мысль, что коварный слепец стережёт там похищенное. Похищенное у себя самого? Нелогично.

Другим источником сведений был говорливый грек Теокл. У наблюдательного держателя таверны на всё своё мнение, и я склонен к нему прислушаться. Корчмарь удачлив, едва ли он мог бы вести дела, не разбираясь в людях. Его объяснение поведению Тотилы существенно разнилось с Хагеном.

- Слепец стал ходить неуверенно. Прежде, когда пояс был на нём, он разбирал дорогу лучше, теперь тычется, как щенок в мамкину титьку.

Снова эта сказка о магической силе пояса! С кем бы о нём поговорить? Эрика мне не хватало – жизнерадостного гиганта, который заманил меня сюда. Он-то с его широким взглядом мог рассказать мне то, что требовалось. Но Эрика не было в селении, и давно. У кого не спрашивал, никто мне про него сказать не мог.

Тогда я пошёл в священную рощу. Тотиле без пояса не добраться, а больше туда никто не вхож. Лугий мне сопутствовать не захотел, он со вчерашнего вечера сидел за столом в корчме и, не отрываясь, смотрел в свой стакан. Что-то в этом селении давило на него, похожее на чувство вины. Вины за убийство Эйнгарда? Вот уж не думаю!

Святилище германцев было светлой и чистой дубравой с одной широкой поляной, посреди которой рос дуб-исполин. Вполне достойное воплощение мирового древа, на котором девять дней провисел сам бог Водан. Хотя нет, кажется, мировое древо – это ясень. Здесь же был дуб – древо Донара.

Я излазил рощу едва не на четвереньках, искал снятый дёрн, вскопанную землю, перевёрнутые камни. Хаген рассказал, что пояс пропал, когда слепец уединился в святилище, чтобы беседовать с богами. Слух у слепца тоже не слишком хорош, а после таких бесед, как говорили, его и вовсе водили под руки – так много они отнимали сил. Интересно, а сюда его кто приводил? И кто уводил обратно? Я не заметил в селении младших жрецов. Но стоило спросить об этом, рассказчики испуганно смолкали.

Неужели это делал брат-вождь? Сомнительно. И всё же именно вождя я повстречал на опушке. Неприятно, если учесть, как он относится к нашим поискам. Нередко жизнь сводила меня с людьми, которые не ведали Правду Меча и не слышали о моём Боге. Здесь было иначе, здесь понимали, но говорить об этом не хотели. И нашей помощи не хотели тоже. Почему?

Рейн подходил ко мне тяжёлым, широким шагом, и мускулы на груди и плечах, ходили ходуном. В кулачном поединке я его никогда не превзойду. Одна надежда на науку Томбы и его чёрного народа, который привык одолевать силу подвижностью. Эти приёмы меня не раз выручали.

- Ты посмел нарушить покой богов? – голос Рейна рокотал, как отдалённая гроза.

Я лишь пожал плечами: