Прочие дома, по соседству, закоптились дочерна, у нашего иные камушки чистым боком светятся. По всему, после пожара отстроили. Дворик квадратный, на него со всех сторон четыре хоромины глядят. Одна хоромина большая, с очагом. Вещи там от хозяина остались: мисы, котлы - пыльное всё. Под комнатой подвал в нём пустых амфор десяток, весы, грузики. Не иначе, купец жил.
Что Томбе особо по нраву пришлось: справа тянулся навес под камышовой крышей, а под навесом сено. Рядом амбарушка с зернотёркой, глухо вделанной в глинобитный пол, и зерна сколько-то в больших глиняных горшках. Хлебная печь тут же. Жданка сразу хлопотать взялась, лепёшки месить. Воду нашли в колодце в дальнем углу двора. Недобрая была вода: солёная и горькая, да, видать, в Танаисе иной не водилось – Меотида рядом. Потом Лугий в маленьком дворике водосборную цистерну отыскал, там дождевая вода на дне. Пить из неё взяли.
Кобылку чуть не расположили в странной хоромине, что была открыта с одной стороны, столб крышу подпирал. Очаг там для чего-то. После уже смекнули, что молитвенное место, должно быть. Испросили прощения у тамошних богов, по остаткам старого навоза конюшню нашли. Ночке по нраву пришлось прошлогоднее сено, стояла, хрупала. А то и тянула стебли с камышовой крыши.
Крыши в Танаисе почитай все камышом крыли. Даже странно показалось, истропольские римляне, хоть и небогаты, не скупились на черепицу. Совсем нищий городок, и людей в нём в половину меньше, чем должно быть.
И всё же к вечеру решила я, что осяду в Танаисе надолго. Вот там и решила, у башни с мраморной плитой, на которой конный воин. Подумалось мне вдруг, что это ведь последний город, где грамоте знают. Оно может и хорошо – от креста далеко. А кто же моего сына обучит греческому письму, когда он в возраст войдёт? Пётр наш невеликим книжником оказался: по-латыни знал, а по-гречески говорил только, читать не умел. Извинялся – молод ещё, не успел познать! Молод, правду говорит. Только где познавать будет, если с нами и дальше пойдёт?
Детишки выпросились со мной – гулять. Я взяла, чего ж? Надоело им, бедным, в повозке трястись день-деньской, надобно и ножки размять. Плохих встреч не боялась, был при мне долгий кинжал, почти меч. Мне таким драться сподручнее, чем спатой – прав Томба, как всегда.
Солнце уже нырнуло за дальние холмы, а небо ещё желтым светилось, с реки тянуло прохладой. Дети бегали, перекликались среди камней. Тут Гай вдруг и закричал:
- Папа!
Сердце у меня зашлось. Выступил из-за угла башни кто-то высокий, статный. Сынок к нему птичкой полетел. Миг я не жила. Потом блеснули в последних лучах пластины доспеха на груди, и сердце снова стало неровно биться. Не носил Визарий доспехов никогда. Что беречься – при его-то ремесле?
Незнакомый воин принял ребёнка на руки, потом Златка подбежала:
- Гай, дурной, какой же это папа?
- Не папа, - сказал чужой голос. – А чем я на папу не похож?
Златка рассудительно сказала:
- У дяди Марка меч вот такенный! А ты сам большой, а меч маленький.
Воин только рассмеялся в ответ, и Гаяр на его руках рассмеялся тоже.
Я подошла. Незнакомец опустил Гая наземь и приветствовал меня. Незазорно было малышу ошибиться, я сама на миг ошиблась. Многим был он на Визария похож: рослый, костистый, тёмные волосы до плеч. Когда склонился, стало видно лицо. Нет, лицом совсем не походил. Первое, что кидалось в глаза – чёрные брови, почти сросшиеся над переносьем. Да нос крючковатый, как у орла. Глаза весело щурились. Воин был гладко брит, губы тонковаты, отчего рот казался запавшим. А так, что же – видный парень! Один у него недостаток, ну, да он в нём не виноват.
- Доброго вечера тебе, благородная женщина! Извини, если напугал.
Он ничего не знал о долгом ноже под моим вдовьим покрывалом. Я не стала говорить, кивнула только. Сынка за руку взяла. Он воина больше папой не звал, но блестящий доспех манил – всё тянулся посмотреть.
- Ты недавно в этом городе, госпожа, - то ли спросил, то ли подтвердил незнакомец. Сказал по-гречески.
- Откуда знаешь? – спросила я.
- Извини, госпожа, в этом городе я знаю всех, ибо отвечаю за его безопасность. Моё имя Александр. Здешние люди выбрали меня своим стратегом. А кто ты и откуда?
- Пришлые мы, - неохотно молвила я. – Из Империи идём, остановились вот. Не погонят ваши люди?
Он покачал головой, вслушиваясь в мой говор. Потом продолжил:
- Для чего гнать? Едва ли вам было хорошо в Империи, иначе бы не пришли. А в Понтийской Элладе всем врагам Империи рады. Танаису нужны добрые жители. Мало нас, а город восстанавливать надо.
- Мало, - подтвердила я. – Город большой, а людей не видали совсем.
Он усмехнулся:
- Должно быть, вы приехали днём, когда все работали на постройке стены.
- Не все. Корабль ёще у пристани снаряжали.
- Корабль, - Александр кивнул. – Это купец Филомен. Самый смелый человек в городе. И самый глупый. Убеждает архонтов, что для возрождения городу прежде нужна торговля, и только потом стены. Интересно, если стены не удержат разбойников, кто и чем будет здесь торговать?
Я решилась у него спросить: