Меч истины (СИ)

- Я не знаю, что, по-вашему, есть грех! – громыхнул Лугий. – Марк Визарий бился на поединках за обиженных, когда они прибегали к его помощи. Не было человека мудрее, чем он, никто так истину не искал! Потому что за каждую отнятую жизнь бог убивал его, заставляя испытать все муки виновного. И воскрешал, сочтя приговор справедливым, чтобы Визарий мог вершить суд дальше. Он служил людям разумом и мечом двадцать лет. А потом ваши сочли, что это как-то оскорбляет Христа. Визария заманили в ловушку и убили в тюрьме!

Настала тишина. Я уж думала, надоедный всё понял и ушёл. Голова кружилась, но я встала и откинула полог. Хромоногий калека сидел на земле, молитвенно сложив руки, и плакал. Увидав меня, он поднял некрасивое мокрое лицо и прошептал:

- Прости меня, женщина! Прости за моих братьев, которые не поняли Божьего чуда и отняли жизнь у достойного человека! Прости, не ради меня – ради себя самой. Потому что если не простишь, не достанет у тебя силы жить.

Я ломко прошла мимо него, словно полный сосуд несла, стараясь не заплакать. Села на берегу, пропахшем мятой. Запах горячее горло студил. Вода мимо текла, мясистые стебли колыхались на дне, танцевали вместе с рекой. Над водой зависла стрекоза, отражалась в струящейся глади. И так покойно было в мире, что слёзы могли его напрочь разбить, как разбивает молния древесный ствол.

Сзади детские ножки протупотели, сынок в спину ткнулся и побежал дальше играть. Поодаль раздался малышкин голос:

- Дядя, ты кто?

- Я Пётр, - ответил незваный. – А ты кто?

- Я Златка, - сказала она. – А ещё Гельд.

С тех пор, как из готского селения ушли, никто не звал девочку германским именем, а она всё помнила. Монаху, однако же, двух имён мало показалось.

- Красивое имя, девочка. На моём языке оно тоже красиво звучит – Аурика! И волосы у тебя впрямь золотые. А это братец твой? Как тебя зовут, малыш?

Когда дома жили, он только начинал говорить. Там простые слова: «мама», «дай». Мы ещё спорили, понимает ли он, что лепечет? Потом сошлись – понимает. Потому что он на моих коленях разное щебетал, но стоило появиться Марку – птичкой вспархивал: «Папа!» А так, по большей части, говорил непонятное. Как мы бежать пустились, я и не замечала, что он растёт. Не ждала и нынче, что внятно скажет. Но сынок ему ответил:

- Гай Визаи!

И разлетелся мир на куски, как тонкая чашка…

Какое богатство мне было дано? Всё потеряла, растратила! Всё забыла в злобе и горести. Даже ту малость, которую помнил малыш двух с половиной годов.

Гай Визарий! У меня сын, и имя ему – Гай Визарий. Он вырастет и станет красивым статным юношей. Его отец никогда не понимал, как он был красив! Сын пойдёт в него: ростом, силою, разумом. Я буду смотреть на него и видеть живое воплощение мужа, лучше которого нет и не было на земле. Он будет жить, и память моя, омытая моей лишь кровью, будет чиста.

Прости, сынок! Как же долго ты был один! Как долго не знал материнской ласки. Пока я упивалась горем, ты хранил в памяти своё имя - имя твоего отца, что не должно исчезнуть, раствориться в безвестности.

Марк, даже умирая, не забыл свой долг. А я, никчёмная, едва не позабыла свой. Презренный мальчишка Давид, потрясённый его гибелью, пришёл, чтобы спасти нас. Я же едва не потеряла сына, которого муж мне подарил!

Гаяр, почуяв неладное, снова тепло ткнулся мне в спину. Потом подлез под руки, заглянул в лицо чистыми синими глазёнками:

- Мама пачи?

Я не плачу, сынок! Пусть годами плачет моё сердце, омывая вырванную часть – тебя больше не коснётся горе. Ты будешь расти в довольстве и радости. Я обещаю тебе!

А он уже мостится у меня на коленях, словно котёнок:

- Мама, и пачь!

Мама, не плачь! Как же сдержаться, как не напугать его звериным рыком, что рвётся из груди?

И чей-то голос, отвлекая, шепчет прямо в ухо:

- Крепись, сестра! Смерти нет, есть лишь разлука. Любящие души встретятся, когда Господь призовёт их на небеса!

Кажется, у нас с Визарием были разные небеса…

*

Хромой калека остался с нами. Никто и не понял, как это произошло. Просто сначала он оказался подле меня, когда едва не зашлась в жутком крике. И крик вдруг отступил, как отступает штормовая волна, когда стихает шквалистый ветер. И не слова были тому причиной, я и не слышала тех слов. А просто… Не знаю, какой силою он меня усмирил!

После же… они сидели со Златкой подле шатра. Мой сынок тянул деревянный крест, что монах носил на груди. Пётр не сердился, давал малышу посмотреть. Златку же интересовало другое:

- Дядя, кто тебя так?