Меч истины (СИ)

В беседах со мной Лукреция не скрывала причины, которые побудили её объединить триумвиров. Как-то незаметно я сделался хранителем её тайн. Она говорила, что ей нравится, как я слушаю. Ничего удивительного: я просто млел от звука её голоса.

- Это не так! – спорила она. – Грациан с Валентом – вот они млеют. А ты ещё и слышишь слова.

- А Гадеон не млеет?

- Гадеон не так молод, чтобы сходить с ума по девочкам. Ему нужно упрочить власть в Думнонии удачным браком. Отец – выгодный союзник, и пока ещё он может говорить от имени Рима. Со временем его место займёт Северин.

- Хорошо, тогда зачем он тебе? Ведь он даже не красив.

Лукреция морщит хорошенький веснушчатый носик:

- Зато красиво звучит: «Лукреция – королева Думнонии!» Или ты считаешь меня недостойной?

Надо ли говорить, что подобный исход меня совсем не радовал? К тому же, король Гадеон смотрел на меня, как на муху, ползающую по её платью. Едва ли наши дружеские беседы продолжились бы, стань Лукреция его женой.

- Я считаю тебя достойной всего лучшего. Почему в таком случае ты не выйдешь за него?

- Ты сам сказал: он не так красив. И совсем не молод. А обязанности королевы предполагают нечто… Как ты это себе представляешь?

К счастью, я вообще не представлял её в объятиях Гадеона. У будущего верховного короля бриттов не хватило бы жара в крови, чтобы воспламенить даже смесь, именуемую «греческим огнём». Не знаю штуки более горючей! А Лукреция была на редкость рассудительной девушкой. Поэтому мы просто посмеялись над её предположением.

- Грациан – тот лучше. И хорош собой, хотя порой напоминает лягушку, - Лукреция выкатывает глаза и надувает щёки. – Очень гордится тем, что происходит из рода Климентов. И если Максен Вледиг из этого рода стал императором, то почему им не стать Грациану? Был же до Максена император Грациан Флавий. Пока он только воин, но с ним считаются. Даже отец. Даже король. Он умён, а вдруг, в самом деле, добьётся трона?

Грациан мне нравился. Если бы не Лукреция, мы могли бы стать друзьями. Он, правда, не оставлял надежду обратить меня, но в основном с уважением относился к человеку, ищущему имя своего Бога. Пару раз мы об этом беседовали.

- Ладно. Почему не Грациан?

Лукреция изображает утомление и прижимает пальцы к вискам:

- Ещё одного мужчину твёрдых принципов я просто не вынесу! Хватит с меня отца и брата. К тому же папа с ним постоянно спорит. Точнее, он с папой. Но поскольку больше на это никто не способен, папа злится и клянёт его при всяком удобном случае. Мило, не правда ли?

Мне было неприятно, но я не мог не спросить:

- А что тебя привлекает в Мелиоре?

Лукреция пристально смотрит на меня, потом радостно восклицает:

- А ты злишься!

- Не злюсь. Я просто спросил.

- Злишься, я вижу. И мне это нравится! – она победно прищёлкивает язычком.

- Хорошо, ты права. Я злюсь. И всё же – почему?

- Хочешь знать? Потому что он - лучший. Он победитель. Всегда и во всём. Вот!

Это был достаточно честный ответ, чтобы убить во мне надежду. Фабий Валент, в самом деле, из тех, кто никогда не уступит первенство. И всё же она пока не принадлежала ему.

- Для этого тоже есть причина. Пока он за меня сражается, ему интересно. А потом? Я просто стану ещё одним драгоценным камнем в его венце победителя. Этого мне мало. Я другого хочу!

В тот раз у меня не хватило смелости спросить, чего именно.

Северин, впрочем, характеризовал претендентов несколько иначе. Гадеона он именовал Коронованной Улиткой, Валента – Самодовольным Кабаном, а Грациана – Императором Пьяных Грёз. Все трое ему одинаково не нравились. Я долго не понимал, почему.

Расчёт Лукреции был безукоризненным. И как бы три героя ни относились друг к другу, они принуждены были друг друга терпеть. Беда в том, что у неё не хватало духу склониться в какую-либо сторону, так что это положение грозило стать вечным. Нерушимость триумвирата поколебал я. Впрочем, я не притязал на это. Мне просто хотелось доставить ей радость.

Мелиор никогда не упускал случая сделать девушке подарок. Она это любила, а он умел найти приятную вещицу, чтобы зажечь счастьем её милые глаза. Не знаю, где и как он добывал свои подарки. Впрочем, нет – кое-что знаю. У Томбы были браслеты греческой работы, он никогда их не носил, потому что безделушка была на женскую руку. Мелиор обхаживал его до тех пор, пока мой друг не уступил, заломив баснословную цену в три торквеса. И каждый считал себя в выигрыше. А браслеты украсили ручки Лукреции.