Меч Кайгена (ЛП)

Робин опустил чашку и обернулся к ней, черные глаза были теплыми, как шестнадцать лет назад. Те глаза выжгли свое место в ее памяти, и было странно увидеть их в реальности. Она не могла понять взгляд Робина, так что посмотрела на Такеру.

— Простите мою грубость, Тундиил-сан, мне нужно тренировать учеников, — Такеру встал. — Простите, — он поклонился Робину и прошел к двери, где застыла от шока его жена.

— Ч-что… что это? — прошептала Мисаки, глядя на Такеру. — Что происходит?

— Твой старый друг проделал долгий путь, чтобы увидеть тебя.

— Но… что…

— Меня ждут ученики. Приготовь гостю еще чая. Он почти допил тот, что сделала Сецуко, — сказал Такеру и вышел в коридор, оставив Мисаки в смятении.

Робин встал. Улыбаясь — милосердная Нами, та улыбка. Такая знакомая. Но это была и улыбка чужака, ставшая глубже от морщин и углов, которых не было у Робина из ее воспоминаний.

— Посмотри на себя, — сказал он, и его линдиш потянул за давно забытое чувство в ее груди. — Ты стала леди.

Мисаки издала слабый смешок. Ее выцветшее кимоно, одно из трех, что у нее остались, было выстирано столько раз, что стало протираться. Между отстройкой и обычной работой по дому она перестала следить за волосами. Она еще никогда в жизни не была так далека от облика леди.

— И посмотри на себя, — ответила она, окинув взглядом черно-красное кимоно и тканевый сверток на его спине. — Разве ты не выглядишь броско?

— Умолкни.

Она шутила, но Робин умел выглядеть идеально в любой одежде, с кем бы ни встречался. Его желание изменить облик было частью его открытости. Если Робин садился с человеком, тот всегда чувствовал, словно знал Робина давно. Как сирота, он научился заводить семью всюду, куда приходил.

Зная, что она грубо разглядывает его одежду, Мисаки заставила себя поднять взгляд на его лицо, на открытую улыбку. Это все еще было как видеть призрака — он был как призрак, ведь она смирилась, что больше никогда его не увидит.

Часть нее хотела отпрянуть. Равная по силе часть нее хотела подбежать к нему. Пойманная между ними, она пошатнулась, поджала пальцы ног на пороге. Она не могла коснуться его. Они оба знали это. Даже похлопывание по плечу было бы неприличным. А если она коснется его кожи… она не выдержит.

Изумо нарушил тишину растерянным бормотанием, и Робин улыбнулся ребёнку.

— Я видел двух твоих старших сыновей, когда пришёл. Кто это?

— О, — Мисаки выдохнула, радуясь прогнать напряжение. — Это Изумо, — она отвязала ткань, повернула малыша, чтобы он был лицом к Робину, и опустил его на ноги. — Он… — она с любовью закатила глаза, когда Изумо спрятался за нее и обхватил руками ее колено. — Он стесняется чужаков.

Она была почти рада, что маленькое тело Изумо прижалось к ее ноге. Он не давал ей шататься. Она так старалась не упасть, что не поняла, что сверток на спине Робина стал двигаться, пока не появилась коричневая ручка. Ладонь сжала плечо Робина, а потом появилась голова спутанных волос с угольно-черными глазами.

У него тоже был ребенок.

Мальчик явно был сыном Робина. У них были одинаковые глаза, волосы и кожа, хотя у ребенка она была чуть темнее, чем у Робина, но она тоже сияла огнем. Робин улыбнулся, когда сонный малыш протер глаза.

— Даниэль, — сказал он, — это тетя Мисаки.

— Что… — голос Мисаки стал необычно высоким, с придыханием. — Это… когда это случилось?

— Это долгая история, — сказал Робин.

Мисаки не могла коснуться Робина, но…

— Можно? — она вытянула руки.

— Конечно, — Робин снял ткань со спины с грацией кайгенской домохозяйки. — Должен предупредить, — сказал он, прислоняя мальчика к своему плечу, сворачивая голубую ткань в горошек. — Он в возрасте, когда он может вдруг взорваться.

— Точно, — Мисаки вспомнила это о детях-таджаках.

— Можешь его бросить, если он станет горячим.

— Что?

— Это делает Эллин. Он обычно приземляется на ноги.

Мисаки рассмеялась, взяла сына Робина. Манящий до боли запах дыма и пряностей кутал ее, а тепло мальчика наполнило ее руки.

— Здравствуй, Даниэль, — сказала она, говоря тихо, чтобы скрыть эмоции, вдруг охватившие ее.

— Я — Даниэль, — сказал бодро маленький таджака.

— Это я слышала.

— Теперь ты можешь сказать «Как тебя зовут?», — предложил мягко Робин.

Но Даниэль хватил шпильку Мисаки и сказал:

— Что это?

— Это моя шпилька, — Мисаки потянулась за голову и убрала его ручку от украшения. — Лучше не трогай. Она острая.

— Что такое острое?