Меч Кайгена (ЛП)

— Да, — сказала Мисаки, — но это не мешает тебе слушать. Можно многое узнать, слушая людей, чей опыт отличается от твоего. Джасели мне как-то сказал, что человек, слушая, не становится глупее, но многие от этого становились умнее, — она махнула рукой. — Это был не очень хороший перевод. На ямманинке звучит поэтичнее.

— Как Мацуда Такеру Первый… — прошептал Мамору, вглядываясь в туман внизу.

— Что? — Мисаки не поняла его мысли, но он будто пришел к какому-то открытию.

— Он учился у людей, отличавшихся от него. Хоть он был коро, он вырос с кузнецами. Он хотел учиться у них, у чужих миссионеров, даже у сына величайшего врага, и в конце это сделало его сильнее.

Мисаки могла лишь глядеть на сына мгновение. Она не думала так об истории Мацуда, не связывала со своим опытом, но ее четырнадцатилетний мальчик, сонный и в ссадинах, связал два кусочка мира, которые она и не думала соединить.

Может, она все еще росла сама.

— Спасибо, Каа-чан, — Мамору повернулся к ней с широкой улыбкой. — Думаю, я чему-то научился.

Мисаки только глядела.

— Что?

Она склонила голову.

— У тебя ямочки.

— Это от тебя.

Теперь солнце было видно, оно сжигало туман, и Мисаки убрала челку с лица Мамору.

— Знаешь, Мамору… ты скоро будешь мужчиной. Но сегодня позволь побыть твоей матерью и сказать тебе с материнской уверенностью, что все хорошо. Мир целый. Ты на верном пути. Все будет хорошо.

Он кивнул.

— И, Мамору… — она взяла его за подбородок, повернула его лицо к своему. — Ты хороший. Я верю, что ты вырастешь хорошим.

— Спасибо, Каа-чан.

Склоны внизу стали золотыми от света солнца. Солнце искрилось на каплях росы мерцающими волнами на склоне горы. Мамору рядом с ней старался держать глаза открытым, но солнце согревало мир, и его голова опустилась на ее плечо. Его ньяма расслабилась, стала утягивать его в объятия сна.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне о своей учебе? — шепнул он. — Обо всем, что ты делала, когда была юной?

Мисаки не была готова к теплу, задевшему ее сердце. Она не думала, что кто-то в Такаюби спросит ее о Рассвете. Слова ее ребенка была большим, чем то, о чем она мечтала.

— Однажды, Мамору-кун. Не сегодня. Сейчас тебе нужно искать свое будущее.

— Ммм… — Мамору выдохнул, глаза закрылись.

«Вот и все», — поняла Мисаки. Это была обещанная всем радость, одна надежда: Мамору мог вырасти не таким, как его отец.

Тихие шаги перебили ее мысли.

— Добро утро, Нага-кун, — она узнала босые шаги третьего сына раньше, чем посмотрела на него. — Хорошо спал?

— Каа-чан… — невнятно сказал малыш, потирая глаза. — Малыш плачет.

— Я сейчас приду, — тихо сказала Мисаки.

Мамору так глубоко отключился, что даже не пошевелился, когда она опустила его на деревянное крыльцо и пошла утешать Изумо. Она надеялась, что Мамору сможет немного поспать перед школой, но, когда она вышла из детской с Изумо в руках и сонным Хироши, шагающим за ней, она поняла, что надежда была глупой.

— Нии-сан! — захихикал Нагаса. Трехлетний забрался на старшего брата и тянул его за волосы, шлепал по лицу. — Вставай!

— Каа-чан, — буркнул Мамору, вяло моргая. — На меня напал демон.

— Нет! — радостно засмеялся Нагаса. — Не демон! Это я!

— Хмм, — Мамору сел, поймав хихикающего брата у себя на коленях. — Это и сказал бы демон.

— Нет! — хохоча, как маньяк, Нагаса вырвался из-под руки Мамору и побежал к кухне.

— Не так быстро, демон! — Мамору вскочил на ноги, в два быстрых шага догнал малышка и поднял его. — Ты точно еще не чистил зубы, прости, клыки, — он потянул брата за щеку, и Нагаса игриво попытался укусить его за палец. — Да, почистим клычки демона, хорошо?

Мамору повесил Нагасу на плечо и понес его к ванной. Мисаки вспомнила кое-что, что случилось еще до Рассвета. Как она хихикала с братьями в деревянных коридорах. Такаши сказал, что он и Такеру не играли детьми, точнее, Такеру не хотел с ним играть.

Мисаки пятнадцать лет страдала из-за того, что ей приходилось растить сыновей ее мужа. Все это время она не считала, что в этих мальчиках было что-то от нее.

Теперь она гадала, чего еще она хотела?

ГЛАВА 8: ПИСЬМО

Иней поднимался по веткам дерева, месяц коронкало превращался в ослепительно холодный сибикало. Солнце садилось рано, деревня нуму ярко горела холодными вечерами, и Мисаки была рада, что новый ребенок был не такой холодный, как другие. Мамору, Хироши и Нагаса становились холоднее, пока становились сильнее, но малыш Изумо оставался теплым, даже когда у него стали появляться мышцы, и Мисаки искренне радовалась держать его близко в первый месяц холодной поры года.

Судя по новостям, некоторые деревни и города у западного побережья Кайгена повредили штормы. Но Такаюби оставалась островком покоя, когда Наги бросил первый снег на гору. Глаза Изумо стали видеть сосредоточенно, когда мир был укутан белым.