Меч Кайгена (ЛП)

— Я извинился перед Кваном Чоль-хи, — сказал Мамору. — Я думал, что пойду в школу раньше и закончу убирать крышу сам.

Мисаки посмотрела на небо и приподняла бровь.

— Рассвет, сын. Когда ты будешь спать?

— О, — Мамору моргнул. — Наверное, не буду.

— Вряд ли это умная идея, — сказала Мисаки. — Сон важен для растущего юноши, — конечно, она не могла ругать его, ведь сама не спала ночам в четырнадцать — Наги, Мамору уже того возраста, какого была она тогда? Когда это произошло? — Тебе стоит полежать и хоть немного отдохнуть.

Мамору рассеянно покачал головой.

— Вряд ли я могу.

Мисаки пригляделась к его лицу и поняла, что он не просто устал. Ему было больно.

Что такое? Она хотела спросить, но такое не спрашивали у мужчины и воина, даже если ты была его матерью.

— Обычно ты не дерешься с другими учениками, — отметила она.

— Знаю, — Мамору посмотрел на свои колени. — Я… — он заерзал. — Я могу сказать, почему? — вопрос невольно вылетел из его рта.

— Что?

— Я могу сказать тебе, почему я ударил его?

— Если ты не смог сдержаться, мне не нужны оправдания, — строго сказала Мисаки, — как и твоему отцу. Когда он услышит об этом…

— Пожалуйста, — голос Мамору был сдавленным. — Я не… я не пытаюсь оправдать себя. Просто… — в его глазах было отчаяние, которое Мисаки не помнила там. Что с ним случилось?

Она не успела обдумать это, тихо сказала:

— Расскажи мне.

— Кван-сан говорил плохие предательские вещи против империи. Он сказал, что история, которой учит Хибики-сэнсей, не правда. Он сказал, что во время Келебы тут, на острове Кусанаги, умерло много людей, как и в других местах Кайгена, и ранганийцев прогнало подкрепление Яммы. Он говорит, что империя скрыла смерти всех тех людей, — Мамору следил пристально за ее лицом. Ждал реакции.

— Ясно, — сухо сказала она.

— Да? — голос Мамору сорвался. — Это все, что ты скажешь?

— Что еще я должна сказать?

— Ты… ты… — Мамору смотрел на нее, как утопающий на берег вдали, и Мисаки поняла, что он ждал, что она озвучит свои мысли. Она была его матерью, у нее должны быть ответы, она должна была его направить. — Ты должна что-то сказать, — заявил он.

— Я… — Мисаки открыла рот, закрыла его, прикусила щеку изнутри. Наконец, она сказала. — Твой отец не был бы рад, если бы ты повторял такое в его доме.

Мамору со стыдом опустил взгляд, и она ощутила прилив вины. Она должна была направить его…

— То, что сказал тот мальчик, можно назвать изменой.

— Знаю, Каа-чан, прос…

— Но это правда.

Мамору вскинул голову, покрасневшие глаза расширились от шока.

— Каа-чан!

— Не повторяй это, — быстро сказала она, — никому. Я не должна объяснять, что такие слова неприемлемы для Мацуда.

— Но… — Мамору, казалось, был на грани панической атаки. Его глаза стали стеклянными, словно мир раскачивался перед ними. — Но если это правда… — Мисаки смотрела, как колесики крутились в голове мальчика, ощущала немного паники в своей груди. Что она сделала? Чем она думала? Мамору было четырнадцать — нестабильный, впечатлительный — и он был Мацуда. Чем она думала, говоря ему правду? — Почему ты это сказала? — осведомился Мамору вместе с возмущённым голосом в голове Мисаки. — Почему ты сказала мне это?

— Потому что решила, что ты достаточно взрослый, чтобы это выдержать, — Мисаки скрыла тревогу за резким тоном голоса. — Ты же Мацуда? Соберись.

— Н-но… но… — Мамору был так потрясён, что не мог подобрать слова, не то что совладать с дрожащей ньямой, которая тянула за воду в кадке, она плеснула за край. — Ты говоришь, что Хибики-сэнсей говорил не правду о нашей истории. Империя врала…

— Я сказала тебе не повторять это!

Мамору вздрогнул, как от удара.

— Прости, — он опустил голову. — Я н-не забуду. Прости.

Он сжал перевязанную ладонь другой рукой, согнулся. Мисаки ощущала от него боль. Не только физическую боль, он принимал побои хуже, чем это, на тренировке. Его ньяма бушевала, ужасающая сила, которую он унаследовал от отца, извивалась, как змея, пытающаяся высвободиться из своих петель, душила себя и кусала в смятении.

Ее мальчик был в агонии.

И Мисаки испытала укус чего-то, что давно не ощущала: защитный инстинкт, сильное желание укрыть, утешить, исцелить любой ценой. Она полагала, что такое должна была ощущать хорошая мать к своим детям каждый миг. Она не ощущала такого с Рассвета. С тех пор, как ей было что защищать.

Она нежно сжала руку Мамору.

— Посиди со мной, — сказала она.

— Ч-что?

— Если пойдешь в школу коротким путем, можешь пару сиирану посидеть с мамой. Давай посмотрим на рассвет.

Крыльцо дома Мацуда было с видом с горы. Когда день был ясным и без облаков, Мисаки видела вплоть до мерцающего океана. Холодным утром, как это, нижняя часть горы пропадала в тумане с моря, который менял цвет в растущем свете. Сейчас он был бледно-голубым, близким к лавандовому.

Мисаки сидела, поджав ноги под себя, сложив ладони на коленях, выглядя как скромная домохозяйка, как она делала пятнадцать лет. Мамору рядом с ней скрестил ноги, подражая напряженно позе отца, но его сердце билось быстрее, чем когда-либо у Такеру.