— Разве? Мой муж — сильный джиджака из рода, где всегда легко рожали сыновей. Если его дети умирают, не родившись, проблема не в нем, а во мне.
Мисаки думала об этом годами, решила, что это была ее вина. Она не хотела детей после Мамору. Не так пылко, как должна была. Это был грех против Наги и Нами.
Сильная джиджака, как Мисаки, могла утопить ребенка внутри себя, если не хотела его. Она не помнила, чтобы пыталась закончить беременности — оба раза она собиралась рожать детей. Даже если ее не радовала перспектива, она ожидала, что родит, но внутри нее было заперто так много горечи. Это могло вызвать выкидыш, пока она спала? Пока видела сны? Ее подсознание могло подняться, как демон, во сне и утопить детей?
— Ты этого не делала, — твердо сказала Сецуко. — Любой, кто пытается сказать, что ты это сделала, идиот.
— Но… наш свекор думал… — голос зазвенел в голове Мисаки, затыкая ее.
— Наш свекор мертв. Его мысли уже не важны. Иначе я бы тут не была, — окономияки, забытый на плите, стал дымиться. — Важно то, что ты думаешь. Ты думаешь, что выкидыш был по твоей вине?
— Надеюсь, нет, — Мисаки удивилась тому, как просто правда вырвалась из ее рта.
— Тогда это не твоя вина, — решительно сказала Сецуко.
Один из окономияки на плите загорелся.
— О, нет… — Мисаки двинулась к плите, но Сецуко остановила ее.
— Пусть горит! — заявила Сецуко. — Все равно вкус был бы ужасный. Слушай, я знаю, что выгляжу как тупая деревенщина — я такая — но я немного знаю о грязных делах, о которых знать не любит говорить. Моя тетя — повитуха. Она сказала бы тебе, что женщина не может избавиться от здорового ребенка, если не попытается сильно, и это часто убивает и ее. Избавиться от ребенка Мацуда было бы еще сложнее. Если бы ты была виновата в выкидышах, ты бы это знала.
Сказав это, Сецуко стала убирать бардак на плите, а Мисаки смотрела на нее в ступоре. Давно никто так не верил в нее. Она не знала, что с этим делать.
— Но если это была не моя джийя… — сказала она, ей не нравилось слышать страх в своем голосе, — то я сломана. А если я больше не могу рожать детей?
— Тогда у твоего мужа будет хороший наследник, Мамору, и тебе нечего стыдиться. Я думала, что ты говорила, что не хотела больше детей.
— Но я поэтому тут, — голос Мисаки дрожал. — Мой брак не был как твой, Сецуко. Я тут не из-за любви мужа. Я тут, чтобы рожать ему сыновей.
— Ты — инкубатор для детей? — Сецуко рассмеялась, морща нос.
Мисаки рассмеялась бы, но она была такой. И за годы это превратило ее в нечто мелкое.
— Потому он женился на мне.
— Но ты же ответила ему? — сказала Сецуко.
— У меня не было выбора, — ложь была слабой. Если бы Мисаки хотела, она могла бы убежать и сжечь мосты за собой. Это было не так просто…
— Мисаки, я знаю, что ты умная, у тебя большой словарный запас, благородное воспитание, образование в академии теонитов… но порой ты — самая глупая женщина из всех, кого я встречала.
— Ч-что прости?
— Почему бы не брать ответственность за то, чем ты можешь управлять, а не за то, чем ты не можешь?
— Я… — Мисаки думала возразить, а потом склонила голову, слова Сецуко впитались в нее. — Все рыбачки Такаюби такие умные, или только ты? — спросила она, наконец.
— Только я, — сказала Сецуко с довольной улыбкой. — Иначе как я получила красивого мужа намного выше моего положения?
— Логично.
— Слушай, сестренка, — Сецуко взяла Мисаки за руки. — Знаю, мы не так долго знаем друг друга, но ты не кажешься мне слабачкой, которая не может управлять своим счастьем.
— Я не знаю, что ты…
— Ты можешь играть со мной слабую и глупую, но это не сработает. Тут умная и сильная женщина, — Сецуко прижала ладонь к груди Мисаки. — Я бы хотела встретиться с ней.
Мисаки издала смешок — самый искренний звук, который исходил от нее за долгое время.
— Осторожнее с желаниями. Ты не…
Она сделала паузу, поняв, что чуть не сказала Сецуко о мече под половицами у их ног. Это должно быть скрытым. Не важно, как близко она была с Сецуко, эту часть она не могла раскрывать. Но даже с мечом под половицами Мисаки ощущала, что кусочек старой ухмылки приподнял уголок ее рта.
— Осторожнее с желаниями.
Половицы оставались на месте, Сецуко пробила ступор Мисаки, оживила часть ее жизни. Может, жизнь не была идеальной, может, она не была счастлива, но она смогла родить еще трех детей — Хироши, холоднее Мамору и еще сильнее в его возрасте, Нагаса с острыми глазами и заразительной энергией, и теперь Изумо.
Четвертый сын Мисаки не был так холоден, как его братья. Может, это было плохо, может, в нем не было холодной силы, которую искал его отец, но его было проще держать у груди.
— Йош-йош, — зашептала она малышу в мягкие волосы, напевая. — Все хорошо, Изу-кун. Ты в порядке.
Он проснулся всего в третий раз за ночь. Неплохо.