Меч Кайгена (ЛП)

Несмотря на покой горы вокруг них, Мисаки была тревожна. Мамору поставил ее в тяжелое положение. Она хотела успокоить его боль, но не могла сделать это бессмысленными утешениями домохозяйки. Ей нужно было в этот раз быть честной. А ее честность заржавела.

— Знаешь, я… — она начала с маленькой правды, проверяя ощущение. — Я никогда не любила холод.

Мамору посмотрел на нее с вопросом в глазах.

— Я достаточно холодная — по моей ньяме и личности — и мне хватает этого самой. Мне нравится, чтобы остальной мир давал немного тепла моему льду. Я знаю, что джиджака корону должны ненавидеть огонь, но я завидую тебе, когда ты уходишь учиться у печей. Тепло тяжело найти в этой деревне… Потому я смотрю на рассвет, когда выпадает шанс.

Мисаки с тоской смотрела на туман.

— Мне нравится, когда солнце на горизонте только начинает виднеться. Мне нравится, как оно озаряет туман, а потом прожигает его. Та яркость напоминает, что за горой есть мир, за Кайгеном. Какими бы холодным ни были ночи тут, солнце где-то встает. Где-то оно кого-то согревает.

— Ты была там, — сказал Мамору через миг. Он говорил осторожно, шел за ней робко на новую территорию. — Ты никогда не говоришь об этом, но тетя Сецуко говорит, что ты была в академии теонитов вне Кайгена, в другой части мира.

— Это было давно, — сказала Мисаки. — Я была твоего возраста.

Они долго молчали. Мамору не один раз вдыхал, словно хотел заговорить, а потом передумывал. Его тело замерло, глаза смотрели вперед, но напряжение в его ладонях и стук сердца выдавали его. Он боялся, поняла Мисаки, боялся спросить, что она знала о мире снаружи.

Его страх был понятен. Не просто так Такеру запретил обсуждать школьные годы Мисаки. Многое, что она знала, шло вразрез с кредо Мацуда и считалось бы изменой Империи. Она не могла дать Мамору свои знания из Рассвета, как бы он ни просил.

Но ей нужно было что-то сказать.

— Слушай, сын… когда я была в твоем возрасте, мне пришлось столкнуться с правдой, ломающей мир. Это случается, когда встречаешь не таких, как ты, людей. Ты научишься со временем, что мир не сломан. Просто… кусочков в нем больше, чем ты думал. И они все соединяются, просто не так, как ты представлял, когда был юным.

— Но как? — голос Мамору дрогнул. — Я не понимаю. Как мне их сложить? Если все не так, как я думал… Каа-чан, прошу… что мне думать?

— Это тебе нужно решить самому, — сказала Мисаки. — Это часть становления взрослым.

Мамору покачал головой.

— Что это означает?

— Ребенок не несет ответственность за его решения. Ребенок может верить, что родители скажут ему, что делать. Мужчина доверяет себе.

— Но… разве все мы не дети империи? — спросил Мамору, и, конечно, он так думал. Это ему говорили в каждой истории и песне с тех пор, как он научился говорить. — Разве мы не должны доверять нашему правительству?

— Наверное, — сказала Мисаки и не сдержалась, — если хочешь быть ребенком навеки. А ты хочешь, сын? — она резко посмотрела на Мамору в растущем свете. — Или хочешь быть мужчиной?

— Я хочу быть мужчиной, — решительно сказал Мамору. — Просто… я не понимаю, Каа-чан. Я — коро, Мацуда. Когда я вырасту, я должен быт мужчиной, который действиями меняет историю. К-как мне это сделать, если я даже не знаю, что происходит?

Справедливый вопрос, на который не было простого ответа.

— Это сложная часть, — сказала Мисаки, — смириться с тем, что ты не знаешь, поиск ответов и действие в соответствии с ними без сожалений. Некоторые не могут научиться. Некоторые слишком поздно справляются с этим. Нами, хотела бы я… — Мисаки умолкла, поражаясь тому, что пустила такую мысль к губам. Что она хотела сказать? Хотела бы я, чтобы мне хватило смелости пойти против родителей и империи? Хотела бы я принять решение сама, когда это было важно? Если бы она сделала это, мальчика, с тревогой глядящего в ее глаза, не существовало бы. Боги, какой матерью она была?

— Что ты хотела бы, Каа-чан? — спросил Мамору с невинным интересом, от которого кровь Мисаки могла свернуться от стыда.

— Ничего, сын, — она коснулась его лица. — Я родила сильного наследника Мацуда. Что еще я могу хотеть?

— Умного? — предположил он.

Мисаки рассмеялась.

— Ты умный, Мамору, или начинаешь таким быть. Уверена, ты вырастешь хорошим мужчиной.

— Да? — спросил он с искренней тревогой. И Мисаки не знала, как ответить.

— Я… — слова подводили ее, и она одолжила их у своего наставника с мечом. Его мудрость не спасла ее, но, может, Мамору это поможет. — Я знаю, что ты ощущаешь себя сломанным, но мы — джиджаки. Мы — вода, а вода может принять любую форму. Как бы нас ни ломали, меняя форму, мы всегда можем замерзнуть и стать снова сильными. Это не произойдет сразу, — добавила она. — Придется подождать, чтобы узнать, какую форму примет лед, но он сформируется, ясный и сильный. Так всегда.

Мамору кивнул.

— Но я… я не должен повторять то, что ты или Кван-сан мне сказали?