Половник хмуро посмотрел на Такеру, словно глава Мацуда был мухой в его чае.
Гинкава Аоки вмешался, пытался убрать солдата от кричащей женщины. Солдат ударил его. Не метко и кулаком, а отмахнулся — будто от непослушного ребёнка. Звук рассек растущий хаос, и все замерли, глядели мгновение в возмущенном недоверии. Гинкава был потрясен.
Одна из женщин сказала:
— Как вы смеете? — зарычала она на солдата. — Вы знаете, кто он? Он бился, чтобы защитить империю! Как вы смеете?
Джийя поднялась среди жителей деревни и их помощников. Руки с обеих сторон потянулись к мечам.
— Обезоружить всех, кто сопротивляется, — холодно сказал полковник.
Яростная часть Мисаки хотела, чтобы полковник попробовал это сделать. Чтобы он увидел, как его жалкое подобие солдат бьется с настоящими воинами. Сотня солдат Империи вряд ли пережила бы честный бой с дюжиной мечников Амено и Гинкава. И им лучше не попадаться Такеру или Казу.
— Назад! — приказал Такеру, голос гудел над ямой. — Гинкава, Амено, люди Такаюби, назад!
Повисла напряженная тишина.
А потом горюющие женщины и волонтеры отошли, убрали руки от мечей, и их общая джийя отступила волной. Полковник Сонг приподнял брови, был немного впечатлен тем, как быстро они послушались.
Только тогда Мисаки заметила слой досок и балок под телами, на дне ямы. Солдаты, которые пришли забрать дерево разрушенных домов, не помогали Такаюби убрать обломки: они собирали дерево для огня.
—
— Тихо, Мисаки, — прошипел Такеру. —
Мисаки посмотрела на мужа, его ладонь сжалась. Она не знала, почему ожидала, что он выступит против невыносимого мужчины. Он терпел хуже от отца и брата без возражений. Он принял приказ бросить сына умирать без возражений.
Мужчина снисходительно улыбнулся.
Такеру кивнул. Несколько оставшихся таджак у ямы зажигали факелы для солдат Кайгена.
Огонь бежал по желтой ткани. Из ямы зазвучал треск горящей плоти. Мисаки поняла. Тела уничтожали не для того, чтобы не было болезни. Империя сжигала улики атаки.