Это продолжалось действительно долго. Достаточно, чтобы все расслабились. Прибалты опустили мечи, до этого нацеленные в нашу сторону, мы тоже встали по стойке "вольно", а дядя Ваня все еще исполнял свой загадочный танец. Но какая-то цель у него была, потому что кружась по пещере он не удалялся далеко от постамента в центре. Его противник, похоже начал уставать, но не физически, а от всего этого бессмысленного кружения на одном месте, вдобавок его, очевидно, задело, что он так долго не может достать дядю Ваню, и поэтому он ускорился.
От парочки его ударов дядя Ваня едва успел увернуться. Синяя веревка просвистела настолько близко от него, что он несколько изменился в лице и в его движениях мелькнула суетность. Не надолго, на мгновение, но его противник это заметил и удвоил свои усилия.
Синий хлыст свистел все громче, он начал задевать стены и пол, и там, где он коснулся камня оставались глубокие, медленно остывающие царапины. Это становилось страшно, и надо было что-то предпринимать, но тут я перехватил взгляд Мефистофеля, адресованный всем нам: стойте и не двигайтесь. Я оглянулся - взгляд этот поймали все.
Очень интересно, кстати, вели себя прибалты. Они никак себя не вели. Похоже было на то, что они одновременно все окаменели. Нет они дышали, моргали, но это и все. Я увидел на лице у ближайшего ко мне прибалта струйку стекающего пота, как от невероятного напряжения и понял, что тот пытается пошевелиться, но не может, что-то, или кто-то ему не дает это сделать. Я посмотрел на Ленку, на дядю Ваню, на Мефистофеля, но никто не выдавал своим видом, что причастен к этому. Дядя Ваня понятно, ему не до этого, Ленка тоже во все глаза смотрела и пыталась понять что происходит, а Мефистофель вел себя слишком непринужденно для человека занятого парализацией большого числа людей. Не было в нем ни сосредоточенности, ни сконцентрированности, необходимой, на мой взгляд, для такого рода занятий. Его спутники, так и не вышедшие из пролома, тоже не показались мне подходящей кандидатурой на эту роль.
Поединок между тем перешел к своей завершающей стадии. Дядя Ваня оказался в центре зала, прямо на постаменте, он присел и ждал очередного удара Мастера, который немного медлил. Вдруг его рука дернулась, синий хлыст свистнул, дядя Ваня размазанным силуэтом переместился на пару метров назад, а постамент, рассеченный крест накрест, ссыпался в оказавшуюся под ним пустоту.
Мастер, не ожидавший такого поворота событий, замер. Дядя Ваня выпрямился и подошел к прямоугольному провалу. Посмотрел вниз, увидел что-то, донельзя его обрадовавшее, переглянулся с Мефистофелем, и спокойно отошел к нам. Мастер оторопело следил за его перемещениями, не теряя, тем не менее, бдительности.
- Надеюсь, ты понимаешь, что ты расслабился рано?
- Да нет, это ты поторопился. - Сказал дядя Ваня, хотел что-то дополнить, но его перебили.
Из пролома вылетел камень, в котором не трудно было узнать остатки постамента. Следом вылетели остальные три. Все это сопровождалось рыком, в котором было мало человеческого. Все присутствующие отошли на несколько шагов с занимаемых позиций: получилось, что мы прижались к стенам, вперемешку, и мы, и прибалты.
Рев тем временем нарастал, достиг своего пика и угас. Потом из пролома вытянулась рука, толстая, как бревно, волосатая, как ствол пальмы, свитая из мускулов и жил, как канат, и уцепилась пальцами за край. Потом показалась вторая рука, такая же как и первая, тоже ухватилась за край, руки напряглись и с натугой вытянули из пролома тело.
Это был Конан. В натуральном виде, не такой, каким его представил Голливуд в лице Шварценеггера, чисто выбритым и гладкокожим, и не такой, каким предстал перед нами дядя Ваня давеча перед Домским собором, а натуральный дикарь с Севера, из таинственной Киммерии, о которой мало кто слышал вообще, а те, кто все-таки слышал, плохо представляет себе где это. Громадный, заполонивший собой все пространство, какое еще оставалось в зале, волосатый где только возможно, из одежды имеющий странного вида фартук, настолько маленький на этом огромном теле, что запросто мог называться символическим. Рожа была самая что ни на есть разбойничья, при этом лукавая, и неуловимо напоминающая Карабаса Барабаса. На лбу наливалась просто гигантская шишка, в масштабах Эстонии запросто могущая сойти за небольшую гору. Глаза гиганта были закрыты, но дергались, как будто пытались открыться, но не могли: слиплись от долгого сна. Наконец ему это надоело и он гулко, как в трубу, прогудел:
- Поднимите мне веки! - Он обвел зал невидящим взором и добавил. - Блин!
Дядя Ваня в голос захохотал, а Мефистофель вздохнул и подошел к гиганту. Для предстоящей операции ему пришлось встать на цыпочки, но и тогда он не достал. Тогда он просто ухватил гиганта за буйную растительность на лице в районе подбородка и потянул вниз. Гигант послушно сел на корточки.
Мефистофель положил руки на веки и с силой развел их. С легким треском веки отошли друг от друга. Мефистофель повторил операцию с другим глазом и отошел.