Меч князя Буй-тура

— Я не слышал, чтобы дед мой отдавал тестю своему, хану Осолуку, Тмутаракань. Но если это было и так, как молвишь ты, хан, то, надо полагать, временно… — пояснил Всеволод тихо, но твердо. — Иначе как же он, находясь в Чернигове, мог передать Тмутаракань младшему брату своему Ярославу Святославичу, детей которого уже вы, половцы без всякого ряду и укладу, выбили из града и княжества, лишив тем самым наш род наших владений у синя моря. Разве нам, Ольговичам, не обида? Обида. Вот мы с братией и хотели свое вернуть себе, пусть и силой оружия… А не злато и серебро, не полон у вас искали. Разве это не справедливо?

— Возможно, что и справедливо, — как бы согласился хан, но тут же ехидно заметил: — Только скажи мне, кинязь-батыр, зачем же, ища Тмутаракань, разбили вы орду хана Карачума у речки Сюурлий, да всю худобину там побрали вместе с полоном и златом? А?!

— А что нам было делать, когда Карачум с воинами своими встал на нашем пути? Не поясно же ему кланяться… Вот и сразились. И победили в честном бою. А победителю, как известно, достается все: и одежда-худоба, и головы, и животы. Вы, половцы, победив нас, с нас также все содрали: и бронь, и одежду, и княжеское корзно, — уколол князь хана, возможно, даже не желая того: само собой получилось. — Только наши вои все это: и узорочье, и кожухи, и епанчицы, и иное прочее, добытое в бою — не жалея, побросали в топь, когда путь себе торили.

— Вижу, кинязь Всеволод, ты не только в ратном деле умел, но и мудрости не лишен, — усмехнулся хан вполне миролюбиво, что дало Всеволоду некоторую надежду на благополучный исход этой встречи. — Только скажи, а давно ли русы, в том числе и ваш род, владеют Таматархой или, по-вашему, Тмутараканью?

Всеволод чувствовал, что в вопросе был подвох, на которые половецкие ханы были большие мастера, но вопрос требовал ответа, и ответ был дан:

— Со времен великого князя Святослава Игоревича, когда он в 966 году по рождеству Христову разбил и рассеял по всей земле воев хазарского кагана. С тех самых пор…

— Немногим более двухсот лет, — пошевелив губами и змейками-усами, видимо совершая подсчет, молвил хан все с той же едва заметной усмешкой. — Но, знаешь ли ты, кинязь-батыр, что до этого сей волостью владели люди моего рода шесть веков. Со времен хана Баламбира…. А Баламбир жил за полвека до Аттилы, прозванного вашими священниками Бичом Божиим. Так чей же род более имеет прав на град сей и землю эту?! Что скажешь, кинязь?

«Вот он, подвох, — понял Всеволод. Однако вспомнив сказы гусляров, рассказы покойного родителя, наставления отцов церкви, и все прочитанное в древних свитках, невесть когда и какими путями попавших в княжеский терем черниговских князей, где прошло детство, о седых временах земли Русской, улыбнулся:

— А до них там веками обитали сарматы и скифы, которые по сказам наших мудрецов и отцов церкви, имели родственные корни с русичами… Да и во времена Баламбира, которого на Руси помнят как князя Веломира, жил антский князь Бус Белояр, владевший этими землями. Земли же назывались Русколанью — Русской землей, значит… Сказывают, что Бус до своей смерти от готов Винитария Амала, обманом заманившего его в сети и потом подло казнившего, был в союзе с Веломиром, воевавшим в ту пору с готами. Так что, хан, когда и у кого «с возу что упало», неизвестно. Тут, как у нас на Руси говорят, бабушка надвое сказала…

Наступила очередь призадуматься хану. Он неплохо знал старинную, даже древнюю, жизнь своего рода в степях Алтая. Но что происходило на землях, примыкавших к понту Эвксинскому, вообще не знал. Как-то мало интересовало. Главное, это Степь, Великая Степь!

— Смотрю, кинязь, ты стал куда как разговорчивей, чем в первый день полона. Тогда и слова из тебя было не вытащить… даже клещами, как у вас говорят. Ныне же у тебя словно не уста, а родник — речам конца нет.

— Всему, хан Роман, свое время. Время разбрасывать камни и время собирать… время уста держать на запоре и время их разверзнуть…

— Я же говорил, что ты, кинязь, не только храбр на рати, но и умом крепок, — состроил подобие улыбки хан, по-видимому, решив для себя прекратить состязание в знании древней жизни своих и чужих народов. — А по сему отставим спор, у которого, как мне кажется, не будет конца. Поговорим об ином…

— Твоя воля, хан, — отозвался Всеволод. — Однако, думаю, не за тем звал, чтобы укоры да споры вести… Надо полагать, походом своим в земли наши побахвалиться хочешь. Лишний раз напомнить, что я твой пленник… А с пленником чего церемониться: смейся да укоряй. Все стерпит… На то он и пленник, чтобы терпеть. Только я, хан, не простой пленник… к терпению не привычен! По мне лучше смерть, чем глумление…

Курский князь давно понял, что стоит лишь тронуть струны чьего бы то ни было тщеславия, как обладатель их начинал «петь» не хуже, чем звончатые гусли в умелых руках гусляра, повинуясь неприметным движениям перстов.