Меч князя Буй-тура

Первенцу, княжичу Святославу, действительно шел только десятый годок. Родился он под осень на шестой год после свадьбы. До этого как-то Бог детей все не давал да не давал. Но после рождения Святослава все обладилось: через два года появился на свет божий Андрей, а через три — и Игорь. Подумывали с князем и о четвертом сыне, и о дочерях. Впрочем, известно: человек полагает, а Бог располагает…

Сватовство же и свадьба ее с Всеволодом Святославичем Курским и Трубчевским, славным представителей Ольговичей, постоянно соперничавших с Мономашичами, к которому принадлежала она, состоялась еще при жизни батюшки Глеба Юрьевича, великого князя киевского, в 1171 году по рождеству Христову или в лето 6679 от сотворения мира. Ей тогда шел семнадцатый годок, а ее суженому — восемнадцатый. Она, уже изрядно засидевшаяся «в девках», как перешептывались между собой досужие девки-служанки да челядинки, с пшеничными косами до пят, с огромными, словно плошки, голубыми глазами, была стеснительна и тиха. А князь Всеволод — высок, строен, широкоплеч, с пышной копной вьющихся русых волос, остроглаз и горделив собой — настоящий витязь из сказов гусляров.

Как увидела, так и обомлела: вот она, судьба моя! И уже не помнила ни свадьбы — говорили, что была необычно веселой и шумной, ни батюшки с мачехой Манефой Изяславной (родная матушка умерла во время ее родов), ни милых братцев Владимира и Изяслава, ни пира — столы ломились от яств и пития, ни происходящего потом. Сердце девичье билось в груди пойманной птахой и горело так, что языки его пламени явно проступали не только на ланитах, но и на челе, и на всем теле. А до трепещущих персей и дотронуться было опасно — так полыхали жаром, что, того и гляди, парчовые наряды набухшими сосцами прожгут.

В тот же год страстно обожаемый ею батюшка, Глеб Юрьевич, много повидавший и много претерпевший от недругов, умер в Киеве. Поговаривали, что к его смерти приложили руку киевские бояре, особенно Григорий Хотович, часто посещавший Царьград и познавший там тайны зелья, сводящего честных христиан в могилу. Но слухи — они и есть слухи…

Впрочем, из-за этих слухов, спустя два года, произошла распря между новым великим киевским князем Романом Ростиславичем, зятем северских князей, и Андреем Юрьевичем Боголюбским. Боголюбский требовал выдачи ему во Владимир для суда и казни Хотовича с десятком прочих бояр, а князь Роман их не выдавал, считая слухи оговором.

Покладистый, не желавший лишних ссор и распрей, больше радеющий об устроении промыслов разных да школ с учеными людьми, да церквей и храмов, Роман Ростиславич вынужден был покинуть киевский престол. Сделал он это к огорчению своих родных братьев Рюрика, Давыда и Мстислава, а также северских князей Олега, Игоря и ее супруга Всеволода, давно перероднившихся с Ростиславичами. В Киеве стал княжить брат Андрея, Михаил Юрьевич, доводившийся Глебовичам, как и Юрьевичам, дядей.

Михаил Юрьевич, в ту пору княживший в Торческе на Роси, в Киев по какой-то причине не торопился, вручив его младшему брату Всеволоду и племяннику Ярополку Мстиславичу. Ростиславичи, поддержанные в своих требованиях Олегом Святославичем Северским, Игорем Путивльским и Всеволодом Святославичем, взывали к справедливости, направляя Андрею Боголюбскому грамотки, но тот оставлял их жалобы без внимания и ответа.

Черниговские князья, Святослав и Ярослав Всеволодовичи (тихий и набожный Владимир, брат их, слышен не был) держали руку владимирского князя и тоже плели козни против Ростиславичей. Как всегда, искали только им понятную выгоду…

Обиженные грубостью и несправедливостью великого князя Андрея Юрьевича Боголюбского, Ростиславичи — Рюрик, Давыд и Мстислав, собрав тайно дружины, заручившись поддержкой Олега Северского, давшего им своих воинов, душной июльской ночью внезапно подойдя, напали на Киев и захватили не только сам град, но и князя Всеволода Юрьевича с его племянником Ярополком. Этим же днем, 26 числа, Рюрик Ростиславич, как самый отважный и энергичный, был возведен братьями на престол. А Михаил Юрьевич оказался в осажденном Ростиславичами Торческе.

Всеволод Святославич, супруг ее обожаемый, в этой княжеской распре участия не принимал. «Не люблю я вражды между князьями русскими, — говорил ей, ласково прижимая к могучей груди своей, и в этот раз. — Душа кровью обливается, когда брат на брата войной идет, когда они, как злые вороги, порой хуже половцев, города и веси друг у друга рушат да жгут, народ русский бьют да в полон ведут. А еще и бахвалятся, что языки народов многих знают, что книги древних греческих мудрецов читают… Не по мне сие. Нет, не по мне»!