Меч королей

— Люди из-за моря. Некоторые из них даже живут в моей стране! Они не христиане, это дикари!

Я похлопал по ступеньке, указывая на место рядом со мной. Итальянка поколебалась, потом села.

— И ты попала в Британию? — с интересом спросил я.

Помолчав немного, она пожала плечами.

— Меня продали, — равнодушно поведала девушка. — И увезли на север, не знаю куда. Мне сказали, что это ценится… — она коснулась пальцем золотисто-смуглой кожи, — ценится на севере, где кожа белая как молоко. А там меня перепродали. Мне все еще было двенадцать. — Бенедетта помедлила и посмотрела на меня. — А я уже была женщиной, а не ребенком. — В голосе ее звучала горечь. Я кивнул в знак того, что понимаю. — Год спустя меня снова продали. Саксу из Лундена. Работорговцу. Он заплатил много денег. Его имя, — итальянка заговорила так тихо, что я едва слышал ее, — его звали Гуннальд.

— Гуннальд, — повторил я.

— Гуннальд Гуннальдсон. — Она смотрела на северный берег, где к реке спускалась деревушка. Ребенок махал с полусгнившей пристани. Весла погружались, загребая воду, потом медленно поднимались, а вода стекала с длинных лопастей. — Они привезли меня в Лунден, где торговали невольниками, — снова заговорила Бенедетта. — Их было двое, отец и сын, и оба насиловали меня. Сын оказался хуже. Они не хотели продавать меня, а пользовались сами, так что я попыталась наложить на себя руки. Лучше было умереть, чем ублажать этих боровов.

Последние слова девушка произнесла едва слышно, чтобы ее не могли услышать гребцы на ближайшей к нам банке.

— Наложить на себя руки? — так же тихо переспросил я.

Бенедетта повернулась и посмотрела на меня, потом, не говоря ни слова, откинула капюшон и размотала серый шарф, который всегда носила на шее. Тогда я заметил шрам, глубокий шрам на правой стороне изящной шеи. Она дала мне поглядеть, потом снова надела шарф.

— Порез оказался недостаточно глубоким, — уныло пробормотала женщина. — Но его хватило, чтобы они продали меня.

— Эдуарду.

— Его дворецкому. И трудиться бы мне на его кухне и в его постели, да королева Эдгифу меня спасла. С тех пор я ей служу.

— Как преданный слуга.

— Как преданная рабыня. — Горечь не покидала ее голоса. — Я до сих пор не свободна. А ты держишь рабов? — спросила она воинственно, накидывая капюшон на черные как смоль волосы.

— Нет, — ответил я не вполне искренне.

Беббанбург был окружен усадьбами моих дружинников, и я знал, что у многих из них есть рабы. Мой отец держал в крепости десятка два невольниц, чтобы они готовили, убирали и согревали его постель. Некоторые из них так там и жили, теперь уже старые и на положении служанок. Новых рабов я не заводил по причине того, что испытал эту долю на собственной шкуре: мне пришлось изрядно помахать веслом в неласковых морях, и с тех пор у меня развилось отвращение к рабству. Помимо этого, я не видел необходимости иметь рабов. Мне хватало мужчин и женщин, охранявших, обогревавших и кормивших крепость, и у меня было серебро, чтобы заплатить им.

— Я убивал работорговцев, — признался я, сознавая, что сказал это исключительно с целью угодить Бенедетте.

— Если мы будем в Лундене, можешь убить одного ради меня? — поинтересовалась девушка.

— Гуннальда? Он все еще там?

— Был, два года назад, — мрачно отозвалась она. — Я его видела. Он тоже меня узнал и улыбнулся. Недобрая то была улыбка.

— Ты встретила его? В Лундене?

Она кивнула:

— Король Эдуард любил туда наезжать. И королева тоже. Покупала там разные вещи.

— Король мог бы устроить для тебя смерть Гуннальда, — заметил я.

Бенедетта фыркнула:

— Он брал у Гуннальда деньги. Зачем ему убивать его? Я была никем для Эдуарда, упокой, Господи, его душу. — Она перекрестилась. — А что мы будем делать в Лундене?

— Встретимся с Этельстаном, если он там.

— А если нет?

— Отправимся его искать.

— И что он сделает с нами? С моей госпожой? С ее детьми?

— Ничего плохого, — спокойно ответил я. — Я скажу ему, что вы под моей защитой.

— Это его остановит? — В ее тоне прорезалось сомнение.

— Короля Этельстана я знал еще ребенком. Это человек чести. Пока мы будем сражаться на войне, он отправит вас под охраной в мой родной Беббанбург.

— В Беббанбург? — Название прозвучало из ее уст со странным акцентом. — И что нас там ждет?

— Безопасность. Там вы окажетесь под моим покровительством.

— Авирган говорит, что мы поступаем неправильно, принимая покровительство язычника, — без обиняков заявила девушка.

— Авиргану ни к чему ехать вместе с королевой, — напомнил я.

На миг мне показалось, что она улыбнется, но итальянка справилась с собой и только кивнула.

— Он поедет, — фыркнула она с неодобрением в голосе, а потом вперила в меня свои серо-зеленые глаза. — А ты и вправду язычник?

— Да.

— Это нехорошо, — заявила она серьезно.

— Скажи-ка, а Гуннальд Гуннальдсон язычник? — спросил я.

Бенедетта надолго задумалась, потом мотнула головой:

— Нет, на нем был крест.

— И что, стал он от этого лучше?

Она на мгновение заколебалась.

— Нет, — наконец призналась она.

— Тогда, если он все еще в Лундене, я, может быть, убью его.

— Нет! — отрезала девушка.

— Нет?