Меч на закате

== В таком состоянии, как сейчас, == нет; но иногда Властелины Жизни позволяют человеку собрать всю силу, которая в нем еще осталась, == может быть, ее хватило бы на несколько дней или на месяц == и растратить ее всю одним махом за час или за день; разумеется, если он нуждается в этом достаточно сильно. Я верю, что мне будет дано сделать это.

Величественные огни в небе начали угасать, и по мере того, как зимняя ночь принимала свой обычный облик, его лицо постепенно тонуло в тени, словно в черной воде.

== Я жарил каштаны с двумя своими самыми дорогими друзьями, и я видел в зимнем небе нимб Бога, который превыше всех богов. Это хороший способ провести прощальный вечер, == сказал он и, отвернувшись от окна, твердым шагом вернулся к огню, словно часть той силы, о которой он говорил, уже перешла к нему.

Аквила захлопнул оконные створки и, пройдя тяжелым шагом следом за ним, демонстративно зажег масляный светильник.

Я отошел от окна последним.

Несколько оставшихся каштанов, о которых мы совсем забыли, лежали, обугленные и рдеющие, на раскаленном совке, и от каждого поднималась вверх извилистая струйка дыма. Когда пламя светильника, качнувшись, выровнялось и мягкий свет пролился на свирепый багровый драконий глаз жаровни и притушил его, Амброзий нагнулся, взял со стола, за которым мы ужинали, полупустую чашу с вином и, высоко подняв ее в воздух, с улыбкой повернулся к нам.

== Братья, я пью за завтрашнюю охоту. Хорошей добычи и чистой смерти.

Но когда я увидел, как он стоит там, и пламя лампы превращает шапку его волос в потускневшее серебро, и наполняет его глаза, всегда такие бледные на смуглом лице, серым, как дождь, светом, и наводит глянец на золотой венец над его впалыми, как у черепа, висками; когда я увидел на его губах слабую, почти торжествующую улыбку, которая не была похожа ни на какую другую из тех, что я видел на них раньше, увидел и огромную чашу, горящую в его руке, и сияние на его лице, идущее не только от света лампы, мне показалось, что я смотрю не на Амброзия, которого я знал, а на Короля, убранного для жертвоприношения; и у меня содрогнулось сердце.

Потом мы услышали, как юный Гахерис топочет вверх по лестнице, чтобы спросить, видели ли мы чудо, и это снова был только Амброзий, стоящий в свете свечей с пустой винной чашей в руках.

Глава двадцать седьмая. Королевская охота

На следующее утро, когда нам подвели лошадей, Амброзий сел в седло почти так же легко, как и все остальные (когда мы два дня назад выезжали из Венты, его пришлось почти поднимать на его Поллукса), и сидел там в своих старых, засаленных и покрытых пятнами от дождя кожаных охотничьих одеждах, обсуждая планы на день со своим старшим егерем Кайаном.

Невероятным образом к нему откуда-то пришли силы, и даже его лицо меньше напоминало череп, чем в течение всего последнего месяца, так что вся прошлая ночь могла быть не более чем сном.

И, однако, эта возвратившаяся к нему сила, казалось, не совсем принадлежала миру людей; и в нем все-таки оставалось что-то от сияния, озарявшего его лицо прошлой ночью; и охотники и батраки с фермы смотрели на своего господина с некоторым недоумением и, похоже, больше робели приближаться к нему, чем когда бы то ни было раньше, == потому что он был не из тех, кто носит Пурпур среди своего собственного народа, и я, бывало, слышал, как он спорит с оружейником о том, как поставить заклепку, или с каким-нибудь старым сокольничим насчет того, как обращаться с соколенком, и терпит поражение, как бывает со всяким, кто спорит со знатоком о его ремесле.

Мир был серым от инея под небом цвета снятого молока, все еще исчерченным последними серебряными и шафрановыми полосами рассвета, но иней был не особенно обильным и не должен был испортить след; и когда мы выехали со двора фермы, обогнули, вспугивая по пути маленьких хохлатых чибисов, лежащее за ней коричневое поле озимой пшеницы и направились дальше, к темной полоске лесов, лошади == даже старый Поллукс == играли под нами после целого дня отдыха, и собаки нетерпеливо рвались вперед на своих сворках.