Меч над Москвой

- Я бы просил вас всех, товарищи газетчики, уяснить себе и помнить одну истину, которая касается нас с вами и всей Красной Армии... Мне запомнился разговор в первые дни войны с одним умнейшим человеком... с генералом Чумаковым Федором Ксенофонтовичем... Товарищ Иванюта его знает.

- Жив генерал Чумаков?! - Иванюта встревоженно выглянул из-за чьей-то спины.

- Жив, хотя не уберегся от немецкого железа. Был тяжело ранен... - И бригадный комиссар продолжал: - Так вот, мы тогда с генералом Чумаковым размышляли над тем, как себя в нравственном отношении чувствуют фашистские вояки, вторгаясь на чужую территорию и бесчинствуя на ней. И пришли к выводу, что у ослепленного националистическим угаром врага был довольно высокий моральный дух, ибо перевес в силах был явно на его стороне... Но высокий боевой дух бывает и у волка, у другого хищного зверя, когда он настигает, а тем более терзает свою жертву... А на чьей стороне в такой ситуации нравственное превосходство?.. С первого часа войны и до сих пор и до конца войны оно было и будет на нашей стороне, ибо мы защищаемся от алчной фашистской агрессии. На нас напали, мы защищаемся, обороняем свою землю, свою свободу, свое первое в мире социалистическое государство. И каждое наше печатное слово, как и устное, произнесенное партийными и комсомольскими работниками в окопах, должно укреплять и возвышать моральный дух советского воинства. Сегодняшний номер вашей газеты показал в этом важном деле образец, но в нем... не соблюдена разумная дозировка в количестве ударного, нравственного, активного материала.

Жилов, ощутив недоумение, охватившее сотрудников редакции, пояснил свои слова:

- С ударным материалом тоже надо обращаться по-хозяйски... Ну зачем вам понадобилось в одном номере печатать письмо Ирины Чумаковой и ответ ей однополчан Алеся Христича, а тем более простреленный комсомольский билет минометчика?.. Надо было все распределить на два-три номера газеты, чтоб, заинтересовав читателей, подольше продержать их в таком состоянии.

Жилов умолк, вглядываясь в лица газетчиков и пытаясь угадать разделяют ли они его суждения.

Поднялся старший батальонный комиссар Панков и обращаясь к Жилову, спросил:

- Можно мне сказать, товарищ бригадный комиссар?

- Конечно.

- Для начала вопрос: вы, случайно, сами не газетчик?

- Случайно нет, - ухмыльнулся Жилов.

- Нельзя не согласиться с тем, - Панков старательно расправил под ремнем гимнастерку, - что мы действительно поддались напору самого материала, содержащихся в нем событий и, как говорят, передали кутье меду...

- Мед-то больно горький, - заметил Жилов.

- Верно, - согласился Панков. - Но война сладкой и не бывает... Я полагаю, что надо продолжить тему, поднятую в сегодняшнем номере газеты. Надо разыскать Ирину Чумакову, ее завод, который изготовляет мины, и напечатать полосу о героизме нашего близкого тыла, о москвичах.

- Мысль верная, - похвалил Панкова бригадный комиссар. - Только используйте еще одно обстоятельство. Я обратил внимание, что под письмом Ирины Чумаковой вы напечатали ее домашний адрес. А это значит, что из нашей армии по указанному адресу хлынут письма от фронтовиков. Они тоже могут явиться богатым источником для газеты.

В комнате одобрительно зашумели, а старший политрук Васильский азартно воскликнул:

- Разрешите мне выполнить это задание! Я хорошо знаю Москву, быстро все разыщу!

Все в комнате настороженно притихли.

Жилов и Панков озадаченно переглянулись. После паузы в углу поднялся старший политрук Иванюта и, не спрашивая у начальства разрешения, осипшим голосом сказал:

- На готовенькое сейчас много охотников найдется!.. Тем более что надо ехать не на передовую под обстрел, а в Москву.

- Москву тоже бомбят, - смущенно отпарировал Васильский.

На него зашикали: всем было ясно, что полосу о девушках-москвичках должен делать Миша Иванюта. Это подтвердил и редактор газеты. Он тут же сказал:

- Спору нет - приоритет за Иванютой. Ему и ехать в Москву. А попутно еще одно задание: у нас выбыл из строя один корректор.

Нам нужен грамотный человек по вольному найму - не военно-служащий.

- Найду и привезу! - с уверенностью ответил Иванюта.

27

Этот зануда старший политрук Васильский все-таки уговорил редактора газеты послать его вместе с Иванютой в Москву, к Ирине Чумаковой. Васильскому уже лет под тридцать (старик в представлении Миши), и пришлось пригласить его сесть в кабину редакционной полуторки, за рулем которой царствовал в засмальцованном ватном одеянии шофер Аркаша.

Полуторка громыхала по выбоинам Волоколамского шоссе навстречу машинам, груженным ящиками со снарядами, минами и еще чем-то, таившимся под брезентами. Иногда попадались тягачи с пушками и отдельные танки, тормозившие движение. Над дорогой стояла плотная белесая мгла, сквозь нее близко и призрачно темнел за обочинами лес, а в рассветном молочном небе плыл еще не утративший сияния месяц, неотступно следуя за полуторкой. Мише чудилось, что месяц ощущает его томящее чувство, поэтому не отстает от машины, стремительно рассекая мглисто-туманную, беззвездную высь.