Меч обоюдоострый

С таким представлением об Афоне и хотелось мне увидеть его. Ужели, думалось, в самом деле потемне злато, изменися сребро доброе? (Пл. Иер. 4, 1). Нет, не стану верить этому; то тревожное, что послужило причиной моего туда путешествия, что сжимало сердце заботою, та смута, которая, по сведениям, свила там себе гнездо — все это, думалось мне, есть великое недоразумение, временно налетевшее темное облако, которое рассеется от теплых лучей церковной истины, и снова Святая Гора в тишине духа будет хвалить Господа и свою небесную Экономиссу — мира Заступницу усердную...

За сотню верст виднеется вершина Св. Горы. Чем ближе подходит к ней пароход, тем величавее выступают ее очертания. Все яснее и отчетливее вырисовываются ее многочисленные обители: монастыри, скиты, кельи и убогие каливы. На память приходят слова Спасителя: в дому Отца Моего обители многи суть... Да, и тут уголок неба, уделенный Материю Божией грешной земле. Да, и обитатели Афона должны быть ревнителями равноангельной жизни... Но — увы! И здесь борют страсти человеческие, и сюда проникают духи тщеславия, корыстолюбия, властолюбия и гордости, прикрываясь самыми святыми целями...

Пароход обошел Св. Гору с юга и повернул в залив между самым Афоном и соседним полуостровом. Постепенно открываются монастыри: Ксиропотам, Симоно-Петр, Русский Пантелеймонов... Миновали Дафну, древнюю пристань, где, по преданию, Матерь Божия вступила на берег Афона. Еще немного, — и наш «Донец» остановился у бочки против самого Пантелеимонова монастыря.

Один русский архиерей, посетивший Афон лет 15 назад, говорил мне: «когда будете сходить на берег, вся гора почернеет от множества монахов: здесь так редко бывают русские архиереи, что монахи с радостию встретят вас, как родного святителя».

И конечно — встретили... Только с радостью ли?

Не гора, — гора за монастырем, по ту его сторону, а балконы и террасы, подвешенные к монашеским пяти-шестиэтажным корпусам, действительно, «почернели» от монахов — увы, не с радостью, а с праздным любопытством вышедших посмотреть на архиерея, которого давно, по его сочинениям, знали, которого когда-то уважали, а теперь... видели в нем «еретика»...

Внизу, на пристани и близ порты (ворот) собралось сотни полторы-две православных монахов с своим игуменом — архимандритом Мисаилом во главе. Прочие — или стояли вдали, не желая принимать от меня благословения, или же, не сходя с террас, являлись простыми зрителями этой встречи, которая, признаюсь, показалась мне далеко не «торжественною». Когда я в сопровождении игумена поднимался к порте, я заметил по адресу иеромонаха Кирика, бывшего в Константинополе, по поручению игумена, и возвратившегося с нами на «Донце», из толпы «имеславцев» угрожающий жест — мелочь, но очень характерная для обрисовки настроения «имеславцев».

Облекшись в мантию, я приложился к Св. Кресту, окропил себя св. водою и, взяв посох, стал подниматься в монастырь. На пути о. игумен сообщил мне, что известный игумен Арсений, когда-то миссионер, а ныне ставший ересиархом, поражен параличом и лежит в Андреевском скиту без движения и без языка. Признаюсь, это известие показалось мне как бы знаменательным, и я невольно вздохнул, вручая судьбу несчастного Божию изволению...

Вот и храм великомученика и целителя Пантелеймона. Совершена обычная лития. Я приложился к честной главе великомученика. Став на амвон с посохом в руках, я обратился к братии с громким приветом:

— Христос посреде нас, отцы и братия!

В ответ откуда-то послышалось довольно слабое:

— И есть, и будет!

Окинув взглядом храм, я заметил, что он хотя и не обширен, но все же далеко не полон: очевидно, «имеславцы» не пожелали слушать архиерея-еретика, и в церковь пришли из них немногие.

Я начал беседу с воспоминаний своего далекого детства. Взволнованным голосом я говорил инокам о том, с каким восторгом когда-то я читал поэтические письма Святогорца, с какою любовию списывал сказания и даже срисовывал изображения чудотворных икон из книги «Вышний Покров над Афоном», с каким благоговейным чувством и открытым сердцем слушал простые рассказы о. Св. Горе своего земляка, старца о. Полихрония.

Мне хотелось пробудить в сердцах иноков воспоминания об их великих почивших старцах, об их заветах, и я перешел к воспоминанию о том, как я вошел в сношение с их обителью, как, благодаря добрым ко мне отношениям сих старцев, я стал считать ее как бы родною себе, как всю жизнь мечтал побывать на Св. Горе, и вот, наконец, когда я уже и мечтать о том перестал, эта мечта сбывается, но — увы, как сбывается! при каких печальных обстоятельствах! На мне сбывается слово, сказанное некогда апостолу Петру: егда же состареешься, ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши... (Ин. 21, 18)

Напоминание о старцах, как я заметил, произвело на многих доброе впечатление.