Меч полководца

— Даю честное, благородное слово, — прошептал инспектор. Он был до смерти напуган, растерян я потрясен. В одном из «грабителей» он узнал Михаила Фрунзе. Гордость гимназии! Какой позор!

674 по шифру означало обыск.

Ночью полиция нагрянула к трем гимназистам. Одним из трех был Костя Суконкин. Видно, все-таки выследили, что у него часто собирались товарищи. Но обыск ничего не дал. Костин отец привычно отпирался: не знаю, не видел.

Дело о листовках затягивалось.

Павла Герасимовича Бенько терзали сомнения: может, все-таки донести? Он пришел к директору гимназии и осторожно намекнул, что мог бы назвать некоторые имена…

— Но при чем тут воспитанники нашей гимназии? — изумился директор. — Листовки — дело рук приезжих…

Бенько все понял. Пока он следил, подкарауливал, рисковал жизнью в конце концов, директор, пользуясь своими связями, спешил замять историю с листовками. Конечно, не ради того, чтобы выручить замешанных в политическом деле гимназистов. Директор спасал собственную карьеру. По настойчивому совету директора неблагонадежные подали прошения о переводе в другие гимназии.

Костя Суконкин написал уклончиво: «По домашним обстоятельствам прошу уволить меня из гимназии».

— Где собираетесь продолжать образование? — спросил директор.

— Желал бы поступить в Семипалатинскую мужскую гимназию.

— Не возражаю против перевода, — сказал директор, подписывая Костины бумаги.

На ступенях Костю ждал Михаил, У него в руках тоже было прошение. Проходивший мимо Бенько злорадно поинтересовался:

— И вы, Фрунзе, переводитесь? По домашним обстоятельствам?

— Зачем же? — искренне изумился Михаил. — Я с просьбой от матери, чтобы меня отпустили в научную экспедицию.

Экспедицию снаряжало верненское отделение Императорского географического общества. Целью экспедиции было изучить растительный и животный мир Тань Шаня, до сих пор еще мало известный науке.

— Горными тропами пройдете от Верного к озеру Иссык-Куль, а оттуда спуститесь в Ферганскую долину. Всего примерно три тысячи верст, — говорил Федор Владимирович Поярков, показывая по карте маршрут экспедиции.

Рядом с ним склонились над каргой четверо гимназистов: Эраст Поярков, Михаил Фрунзе и еще два их товарища по классу. Четверо гимназистов — это и был весь состав научной экспедиции. Сам Федор Владимирович отправиться с юношами не мог, начальником экспедиции он назначил Эраста.

— Рискованное предприятие, — говорили многие в Верном. — Посылать юношей одних в опаснейшее путешествие по совершенно диким горам… Да и что они сумеют собрать?

Поярков в споры не вступал. Но Михаил слышал, как, перебирая походное снаряжение, Федор Владимирович бурчит себе под нос:

— Сумеют, не сумеют! А откуда прикажете взять у нас в Верном более образованных людей, чем мои гимназисты? И что значит — опаснейшее? Кое-кому опаснее всего сейчас торчать в Верном, на глазах у прокурора…

Опытный путешественник, Федор Владимирович отлично снарядил гимназистов в дальнюю дорогу, дал мм и палатки и удобные вьюки. Юноши сами выбрали н табуне лошадей. Собственно, выбирал за всех Михаил. Он понимал толк в лошадях, и табунщик лишь одобрительно крутил головой, вылавливая арканом тех лошадей, на которых указывал Михаил, — малорослых, по выносливых, умеющих легкой поступью, не уронив и камешка, пройти любой горной тропой.

Верхами, ведя в поводу вьючных лошадей, гимназисты поднимались по ущелью. Перед ними открылся альпийский луг — джайляу. Воздух здесь был удивительно прозрачен. Надышавшись им, человек становился веселым и беззаботным. И еще что-то странное было в этом воздухе, потому что все, даже очень далекое, — вершины со снеговыми шапками, темные провалы ущелий, — казалось гораздо ближе, чем было на самом деле.

Посредине джайляу стояла белая юрта бая, а поодаль разбросаны были латаные прокопченные юрты чабанов. Бай вышел навстречу всадникам. Увидев гимназические фуражки с гербами, он принял юношей за важных чиновников. Бай поил путешественников кумысом, кормил жирной бараниной, сам ел и пил за троих, гордо выпячивая грудь, на которой болталась огромная царская медаль.

Потом пришел хмурый джигит, сел перед ними на кошму, скрестив ноги в стоптанных остроносых сапогах, рванул струны домбры и начал петь высоким голосом хвалу хозяину и его гостям. На голос певца подходили чабаны и садились поодаль. Под пронзительное пение бай задремал, клевали носами гимназисты… и вдруг Михаил рассмеялся.

— Ты что? — спросил Эраст сонным голосом.

— А ведь он поет уже не хвалу хозяину, а песнь о герое, который освободит народ! Понимаешь? Освободит! Всюду люди думают об этом…

Утром они снова были в пути. Пересекали вброд ледяные реки, пробирались заснеженными перевалами и через две недели вышли к огромному, как море, озеру Иссык-Куль с синей, теплой водой. Л от Иссык-Куля двинулись дальше через горы. Карта безбожно врала, они ее исправляли на ходу. Край был еще мало изучен, только киргизы ходили этими тропами, этими ущельями, только киргизы знали, куда текут эти речки и откуда берут они начало.