Меч Шаннара

На протяжении всего пути Меньон снова и снова вспоминал все происшедшие с ними события и склонялся к мысли о том, что все это представлялось чрезвычайно важным. Нельзя было забыть это или отмахнуться от этого. Ему было известно лишь немногое из истории Великих Войн или о Совете Друидов, еще меньше он знал о мистическом существе по имени лорд Уорлок и его поражении в войне, полученном в результате объединенных действий трех наций. Жаль, что он, к сожалению, имел весьма скудные данные о роде Шаннара и лишь кое-что слышал о легенде, связанной с этим легендарным Мечом, который символизировал притягательную для всех народов мечту о полной свободе. Для Меньона довольно трудно было принять на веру истинную тайну происхождения Ши, Однако он вынужденно признался себе в том, что и в самом деле Ши всегда был похож на полуэльфа. Просто в это трудно было поверить. Его не покидало инстинктивное ощущение того, что одно или несколько звеньев этой цепи были разорваны, потеряны или отсутствовали вообще. Поэтому сложно было до конца понять эту историю, понять, почему два жителя Долины, подобно листьям, гонимым ветром, вынуждены странствовать по свету. Меньон привык верить фактам, а в этой истории с Мечом Шаннара их было явно недостаточно.

В то же время Меньон ясно сознавал, что так или иначе он стал уже неотъемлемым звеном в этой цепи, участником этого рискованного путешествия, отправиться в которое его, в основном, побудили теплые дружеские чувства к Ши. И Фликом руководили те же чувства. Меньон до сих пор не понимал, какие силы — помимо дружбы с Ши — заставили его мгновенно согласиться на эту авантюру. Ему хватало собственных путешествий, всегда сопряженных с риском и опасностью. При этом Меньон и не скрывал, что никогда особенно не вникал в проблемы чужих людей. Ведь все-таки он был принцем Леа. И он жил так, как хотел, даже не утруждая себя хоть немного заниматься делами королевства.

И вдруг прямо на его глазах удобная гладкая тропа, поросшая шелковистой травой, стала меняться и постепенно превратилась в едва заметную линию на грубой, неровной поверхности земли, что требовало гораздо большей осторожности от путника, следовавшего по этой тропе. Меньон вынужденно замедлил шаг, внимательно изучая причину этого резкого изменения. Однако тропа проглядывалась лишь на расстоянии очень близком от него. Он тяжелой походкой, как бы нехотя, медленно ступал по земле, теперь уже сомневаясь в правильности выбранного им самим маршрута. Он осторожно осматривался по сторонам, и внезапно его острый слух уловил звук человеческого голоса. Он остановился, прислушался. Вокруг стояла тишина. Приписав этот послышавшийся звук своему расстроенному воображению, Меньон решительно пошел дальше. Но звук возник вновь. И после минутного молчания повторился опять и опять. Теперь Меньон совершенно отчетливо слышал звучание женского голоса, тихого и печального. И странным было то, что где-то впереди него женский голос пел какую-то мелодию или песню. Он пошел еще быстрее, не веря своим ушам, но с каждой минутой женский голос усиливался. Тихая песня наполняла все его существо уверенностью и радостью. Это было незнакомое чувство, не испытанное им до сих пор. Казалось, этот женский голос лился отовсюду, он был в воздухе, в шелесте травы и листвы. Он увлекал, обволакивал, с поразительной настойчивостью проникал в потаенные уголки души принца Леа, вызывая у него ощущение невероятной легкости. Несмотря на внутреннюю тревогу, Меньон шел, широко улыбаясь и посмеиваясь над забавными образами счастливой песни. Где-то в глубине рассудка мелькнула мысль о том, что может делать женщина в этих глухих, диких местах, на многие сотни миль удаленных от цивилизации, однако, песня снова унесла все тревожные догадки и рассеяла сомнения. Голос был такой ласковый, искренний, сердечный, что трудно было не подчиниться ему.