Меч вакеро

* * *

Железом по железу лязгнул замок на дверях воспоминаний. Сомкнул намертво свой молчаливый рот, отгородив на тысячи лиг милую Испанию.

Дон медленно вынырнул из омута невеселых дум, перевернул дышащую жаром подушку, посмотрел на узкую бойницу кельи, за которой стояло небо. Оно было желтовато-коричневым, что гнилой лимон, в вышине которого лежал пористый шлейф длинного облака.

Команды коррехидора Аракаи стихли, и слух Диего тревожило теперь лишь редкое ржание лошадей да сонное ворчанье собак миссии.

Он закурил; на душе было пусто, как в испитом кувшине, по сухому дну которого перекатывались и бренчали осколки былого. Залетевший в келью порыв ветра пригладил его сбившиеся волосы теплой ладонью, и Диего по-детски позавидовал ему: шалому и свободному. Он один мог позволить себе вырваться на простор, набрав бег, взвиться под небеса, отряхиваясь от земной грязи и пыли.

Едучий дым от сигары попал в глаз Диего, капризно клянча свою порцию слез. Майор затушил черный от слюны окурок и, засыпая, подумал:

«Как там… русский курьер?»

Попытался по обыкновению представить лицо и по обыкновению не смог.

Глава 5

…У Терезы были свои дорогие сердцу места. В детстве, в те времена, не омраченные ярмом забот по хозяйству, она любила навещать Королевский карьер.

В летние дни в городе становилось невмоготу. Набирающий мощь полдень не красил округу Сан-Мартин, он лишь высвечивал сокрытые тенью рубцы и шрамы измученных работой фермеров и крестьян, дела которых были немногим светлее сажи. Зной шелушил краску с их лачуг, к обеду превращая хижины в пыточные печи.

По узким ущельям улиц гуляла пылища из-под колес повозок; крики возниц оставляли за собой шлейфы собачьего лая; а одуревший от пекла люд становился еще более злым и угрюмым. Липкая и вонючая беднота окраин ощущала себя не иначе как бобами на раскаленной жаровне и находила забвение лишь вечером в обществе кружки. Ром и кукурузная водка были единственными колдунами, которые снимали накипевшее на душе отчаяние и безысходность. Жителям окраин бутылка требовалась, как свинье желуди.

* * *

…Маленькая Тереза перестала ковыряться в носу, почувствовав голой спиной горячие лучи солнца. Застывшая на дворе жара так и высасывала воздух из легких. Девчушка из-под ладони глянула на стальной противень раскаленного неба и нахмурила бровки — это означало одну беду! Мулы начнут артачиться, брыкаться — лишь бы не работать; быки откажутся от еды, собаки свихнутся и будут скалиться на собственную тень… а это значит… что матушка Сильвилла опять превратится в грозовую тучу.

Тереза по-мальчишески выцедила сквозь зубы короткую нитку слюны и передернула плечами. Слушать брань родителей ей всегда было в муку. Всякий раз, оказываясь в такой «мясорубке», она чувствовала, как внутри что-то обрывалось, делалось холодным, созревшим для слез, и подчас оно распускало такого беса, что домашним с ним было тягаться впустую. Она представила глаза хмельного папаши, вспомнила матушкину скалку, яростно скачущую по спине отца, и ощутила легкую слабость в коленях. Что-то горячее, расширяющее снизу грудь отрывисто и часто задышало внутри в предчувствии надвигающейся «бури».

Ее маленькое тело напряглось, глаза забегали по двери крыльца. В какой-то момент ей явственно послышалось, как хрустнула половица под тяжелой ногой; вот-вот взвизгнут ошпаренными котами дверные петли и скрежещущий, как ржавая пила, голос Сильвиллы вжикнет:

—  Ну, а ты чо шныряешь тут, деревянная башка, две косы? Утки не кормлены! Двор с утра без метлы! Ну! Чего в рот воды набрала? Опять в молчанку играешь?

На сей раз «буря» чувствовалась в воздухе слишком явно, и Тереза, решив не искушать судьбу, выскочила за ограду. Теперь она торопилась туда, куда изредка наведывалась с суеверным трепетом одинокой души. За городским каналом золотился могучим частоколом лес. Увенчанный лохматыми зонтами темно-зеленой хвои, он тянулся на несколько лиг к северу и востоку. Этот бор с буйными зарослями кустарника был легкими Мехико.

«Привет!» — бросила она великанам-аракуариям, ступая на узкую лесную пикаду. Пройдя еще четверть часа, она уверенно углубилась в чащобу, которую индейцы издревле населили злобными духами и демонами. Сверстники Терезы боялись ходить на Королевский карьер, там начинались владения Хозяина леса, там ворожило в листве сонмище невидимых духов. Повелитель и заступник мертвых, владыка болот и ручьев, дух растений, да Бог мой! — всех перечислить не хватит пальцев на руках и ногах, и чу! — все они способны напугать путника, затянуть в гиблую топь или свести с ума.

Маленькая Тереза тоже боялась, сердечко ее всякий раз замирало при шорохе. Но охота пуще неволи — уж больно любила она волшебную синь Королевского карьера!

В сумеречной прохладе лесного полога слышались одинокие крики птиц.

«Это лемуры, — подумала девочка, — они прибыли с далеких гор на Западе, куда слетаются души людей, закончивших свою земную тропу».