Меч вакеро

Загадочен был в своей бесконечности лес, влажны его темные альковы, но свеж и прозрачен воздух, и она пыталась не думать об опасностях, кои таила в своем чреве чаща.

Вдыхая дурманящие ароматы, дитя торопилось к своему любимцу, который сверкал слюдяной гладью там, впереди, за дальними стволами. Бойко протоптанная тропа петляла меж толстых стволов, сплошь увитых ползучими растениями, что ткали волшебный узор. Гирлянды глициний, шипастых роз и невесть еще каких растений свисали над головой. Перевитые узлами корни неведомыми письменами змеились наружу, вспучивали землю волдырями пахучего перегноя. Местами тропа выбегала на залитые солнцем поляны, совершенно белые от цветов, похожих чем-то на тихих монашек-урсулинок…46

Тереза невольно замедляла шаг, любуясь открывающимися взору картинами…

Обманчивая при ходьбе тишина наполнялась разноголосой жизнью. Басами гудели, похожие на цирковых силачей в полосатых трико, шмели. В лесных сплетнях баюкали ухо цикады и кузнечики. Они шныряли в травах, прыгали с цветка на цветок, расправляя на лету свои крылышки-фалды, напоминая беззаботных повес, ряженных в разноцветные фраки.

Уголки губ Терезы дрогнули в едва приметной улыбке.

«Счастливые, — подумала она — живут как хотят, а я?»

Ей вдруг захотелось стать бабочкой, стрекозой, чтобы так же без оглядки порхать и кружить в пестром хороводе «счастливых». Упиваться благовонием нектара или лететь, лететь, лететь в небеса, куда глядят глаза, куда угодно душе, не думая о том, что ты постоянно кому-то обязан отчитываться, делать что-то через затрещины и крик, и вообще заниматься прочей ерундой…

«И пусть!.. Пусть век мой будет недолог, столь же краток, как и у них, рожденных для того, чтобы, единожды насладившись теплом солнца, умереть с первым холодом. Но зато как прожить, и какой век!»

Где-то совсем рядом, задавая ритм лесной мелодии, уверенно застучал дятел; из-за такта вступили высокие сопрано, пурпурные камышницы, и откуда-то издалека, исполненный неизъяснимой грусти, донесся мелодичным подголоском альт мексиканской кукушки.

Тереза ощутила, как погрузилась в блаженное состояние глубокого покоя. Всё в ее душе теперь пело, переливалось, звенело непонятной, но умиротворяющей негой, распирая восторженным чувством. Она даже не заметила, как на её плечо села ширококрылая кокетка. Дрогнула бархатной сиренью фигурных крылышек и замерла… отдаваясь солнечному теплу.

Вскоре ощутилась близость воды. Тереза прибавила шагу, и вот уже засверкало, заискрилось перед ней голубое зеркало Королевского карьера. Скалистые берега его покрывали какие-то растения с причудливыми листьями на мясистых стеблях. Поникшие махровыми веерами ветви дерев едва не касались его глади. Всюду, как часовые, замерли исполинские папоротники. Ни всплеска, ни птичьего крика. Карьер был словно заколдован.

Девочка обошла в беспорядке валявшиеся тут и там гранитные глыбы, давным-давно брошенные рабами Кор-теса… Местами каменные исполины поросли густой щеткой серебристого мха. И теперь напоминали ей чужеземных купцов, одетых в изъеденные молью бархатные камзолы.

У голой, мышиного цвета сосны она остановилась и по обыкновению запрокинула голову. Через пересохшую с большими прорехами сеть ветвей Тереза любила наслаждаться рассматриванием облаков. Золотой диск омывал светом плоские кроны сосен. В пронзительной синеве небес ныряли в воздушной игре белогрудые ласточки. Вязко пахло прогретой землей. И от всей лесной красоты и прохлады в душе вновь начинало разливаться теплое ликование.

Прозрачная вода облизывала у ее ног камни, будто собака своих щенков, покачивала черную, с белесыми прожилками корягу, прибитую к берегу, точно качала колыбель. Сразу за спиной дыбилась высокая, почти отвесная стена карьера.

По уступам-ступенькам, которыми был богат гранит, она ящеркой спускалась вниз. Здесь, в уютной тиши, Тереза всласть могла помечтать… и насладиться покоем одиночества. Не того дикого одиночества, что сводит с ума, а того сладкого, кое открывает тонкой душе в робком шелесте камыша, в крике чайки — музыку.

Тереза любила заглядывать в бутылочную зелень воды. Наблюдать за капризными движениями длиннохвостых тритонов, за скользящими золотисто-черными тенями хитрых рыб или просто, откинувшись на спину, закрыть глаза и подставить лицо ласкам влажного от мельчайших брызг ветерка.

И сейчас она с любопытством разглядывала плавно колеблющийся в глубине густой пучок водорослей, так похожий на женскую голову со струящимся шелком бледно-зеленых волос. «Может быть, это нимфа?» — затаив дыхание, гадала путешественница, и в глазах ее блестели суеверные огоньки. О, как ей хотелось верить в это!