Меченый

Догадавшись, что встать я не в состоянии, Бездушный рывком поставил меня на ноги, вытащил из котомки чистую рубашку и вложил ее мне в руки. Потом повернулся ко мне спиной и рыкнул:

– Жду!

Я зачем-то кивнула, судорожно скомкала ткань и… уткнулась носом в Посох Тьмы. Вернее, в тот самый Путь, о котором нам столько рассказывал брат Димитрий:

«Посох Тьмы – это средоточие душ, выпитых слугой Двуликого. Центральную часть такого посоха называют Путем. Путем к Темному Посмертию. Каждая зарубка на этом Пути – человеческая жизнь, лишенная Света. Чем больше зарубок на Посохе Тьмы – тем сильнее его хозяин. И тем ближе он к Двуликому…»

«Путь» Крома Меченого был покрыт зарубками практически целиком. Значит, Нелюдь стоял на грани Темного Посмертия… и давно разучился прощать.

«Молить его о пощаде бесполезно…» – с ужасом подумала я. Потом оторвала взгляд от Посоха Тьмы, зачем-то посмотрела на кострище и… с ужасом уставилась на прямую черту, начертанную рядом с ним.

«Будущая руна!!!» – догадалась я. И вспомнила то, что о них рассказывал брат во Свете:

«В день, когда Нелюдь отдает свою душу Двуликому, он получает в дар Посох Тьмы, умение убивать и… сильнейшую боль. Эта боль во много раз сильнее, чем любая другая, поэтому первые десятины и даже месяцы с начала служения Богу-Отступнику Бездушные выглядят подавленными и частенько не понимают, что с ними происходит. Однако стоит им первый раз забрать чужую жизнь – и к ним приходит понимание: чтобы избавиться от Боли, нужно отдать ее другому! И они начинают не просто убивать, а мучить…

Чем сильнее боль, которую испытывает жертва, тем длиннее передышка. Поэтому самые нетерпеливые слуги Двуликого вытягивают чужие души не просто так, а в процессе особого ритуала, называемого Испепелением Души: уводят жертву в безлюдные места, укладывают ее головой на север, вырезают на ней и вокруг нее перевернутые руны и начинают терзать ее плоть. Кстати, говорят, что во время Испепеления Души жертвы стареют на глазах и сходят с ума. А Бездушные, наоборот, молодеют.

Вы когда-нибудь видели Бездушного на второй день после появления на его посохе свежей зарубки? Нет? А я видел! И до сих пор вижу… в своих ночных кошмарах! Только представьте себе эту картину: на бесстрастном лице слуги Двуликого появляется счастливая улыбка, морщины на лбу разглаживаются, а в глазах начинают мелькать искорки безумного смеха! Они радуются дню без боли. И даже могут связно говорить…»

Рука Бездушного мелькнула перед моим лицом, а потом над ухом раздался его громоподобный рык:

– Переоденьтесь, застудитесь!!!

Я покорно кивнула и, не отрывая взгляда от той самой черты, кое-как сняла с себя мокрую рубашку. Затем расправила ту, которую он мне вручил, и, не разбирая, где зад, а где перед, натянула ее на себя.

То, что все это время Меченый, не отрываясь, смотрел на меня, нисколько не задевало: что мне было до какого-то там стыда? Ведь у меня вот-вот должны были забрать ДУШУ!

Оглядев меня с головы до ног, Кром влез в свою котомку, достал из нее вторую рубаху и зачем-то натянул ее на меня поверх первой. Причем задом наперед.

Я не сопротивлялась, ибо понимала, что противостоять Бездушному, вошедшему в полную силу, все равно не смогу.

– Разведу костер! – буркнул он, повернулся ко мне спиной и вытащил откуда-то кресало.

Я стояла неподвижно, как манекен для платьев, и безучастно смотрела на искры, вылетающие из-под его рук.