— Ну вот, — обиделся трактирщик. — Сам все выпил, щас еще и обзывается. Если хошь, могу самогон дать.
— Бушь? — спросил меня Лем. И тут же: — Конечно, бушь. Лады, тащи свою сивуху.
На столе возникла бутыль с мутной жидкостью; постепенно оседали какие-то соринки, упущенные нетвердой рукой и косым глазом фильтровальщика. Ну и гадость!
— Ну и гадость, — прокомментировал Лем, брезгливо глядя на медленно собирающийся на дне мусор. — Кузляцы никогда не умели гнать хороший спирт. Все время из какой-то пакости делают. Однажды мышиный хвост вытащил — поверишь ли? Навай потом клялся, что ни в чем не виноват. Ага, как же. Только и ищет способа насолить. Впрочем, тот самогон был неплох. Продать, что ль, секрет изготовления водки из мышиных хвостов в Римкрим?
— А здесь разве не Римкрим?
— Римкрим с той стороны леса. На самой развилке харчевня стоит, от нее минут десять топать до деревни. А это Куз-Кубады, тут все люди ни туды и ни сюды, туповаты, пьяноваты, на все им наплевать, лишь бы выпивку достать. Не хотел бы я здесь жить, одним словом. Правда, на деньги они и не смотрят, для них это несущественно.
— Я заметил. Навай даже не глянул, сколько я за ночлег заплатил.
— Навай вообще ничем не интересуется. Другой бы давно прогорел, но только не он и не здесь. Чужаки для него не есть предмет поживы. Их он кормит и обслуживает почти даром, за символическую мзду. Деньги здесь ничто, капуста. Хоть туалет ими оклеивай, некоторые так и делают. Местные платят Наваю не бабками, а услугами, продуктами и обществом. Хотя черт знает, каким образом тут вообще общество сложилось. Сплошные пофигисты. Само место уже такое, глухое и темное. И туземцы соответствующие. Навай смотрит, как люди пьют и общаются — и больше ему ничего не надо.
— Хороший человек, — сделал я глубокомысленное замечание.
— Хороший, не спорю. Но туп как пробка. Серот — и тот поумнее будет.
Серот сыто и пьяно икнул во сне. Пол вздрогнул.
— Ну ладно, это все так, пересуды. Давай-ко, — Лем начал развязывать затянутую многими узлами вервь на горлышке бутыли, — уважим хозяина.
Осторожно, чтобы не взболтнуть осадок, поэт налил самогону на самое дно стаканов, поболтал и выплеснул на пол. Затем снова налил, уже на толщину пальца.
— Надо начинать с малого, — пояснил он, — и идти на повышение. Если сразу пить много, долго не протянешь. Поехали.
— За что будем?
— Первый всегда пьют за встречу.
— Это уже не первый.
— Ты про вино, что ли? Так то ж компот был, куда ему до этого.
Черт подери, куда я ввязался? Если коньяк здесь компотом прозывается?
— Ну ладно, давай не за первую, а за вторую встречу. Это уже можно в любой момент, так почему не сейчас?
Чокнулись. Выпили. Я закашлялся. Крепкая сивуха.
— Проклятие, не в то горло пошло.
— А ты в два горла не пей. Одного хватит. С лихвой.
В голове немного зашумело. Наверное, коньяк подействовал, для самогона рановато еще. Во рту укоренился отвратительный вкус старых носков. Когда-нибудь жевали старые нестиранные носки? Нет? Попробуйте. Неповторимые ощущения… Из чего этот самогон делали? Мышиные хвосты, вероятно, самый безобидный компонент. Убийственно.
А Лем наливает еще.
— Ты смотри, следи, чтоб стакан пустым не был. Стакан пустой — ты мужик простой. Через края льется — любая за тобой поплетется. Это не я сказал, это Ровуд. Обычно его не цитирую, но иногда, к месту…
— Слушай, — говорю, — а чего вы с драконом нас не подождали. Пошли бы вместе. С фрагами бы поболтал, они тож поговорить любят.
— Фраги? — удивился Лем. — Ты что, фрагов видел? Они ж в неделе пути к востоку бродят. Здесь не их места.
— Ты им это скажи. Держали нас, держали, чуть не задушили. Дубина какая-то есть у главаря, он из нее дерево вырастил и на меня натравил. Крепкие объятья у дерева, думал, костей не соберешь.
— Это дерево-брат.
— Вот-вот, и он так говорил.
— Дерево-брат никогда не причинит человеку такого вреда, который продержится дольше суток. Я не слышал, чтобы кому-то ломали кости.
— Сомнительно…
— Тем не менее все так. Тут давление больше психическое, физический контакт минимален. Если показалось, что тебя сдавливает, это только иллюзия.
— Ни фига себе иллюзия!
— Брат охватывает сознание и проникает в него со всех сторон. Отсюда побочный эффект, что кажется, будто он давит тело. Но зато брат может выяснить о тебе все и рассказать умеющему говорить с ним на одном языке. К слову, таких людей немного, и все под контролем. Это очень опасно. У человека не остается ничего тайного.
— Это что ж значит, фраг все обо мне знает?
— Фраг тебя исследовал?
— Ну. Правда, — я призадумался, — потом он сказал, что ничего не смог узнать. Извинился, сообщил о том, что бесполезно прожил жизнь. Хм. Я ему и так мог это объяснить.
— Необычный случай. Я ни разу не слышал, чтобы дерево-брат потерпел неудачу. А фраг…
— Кто они вообще такие?
— Фраги? Ты что, не знаешь?
— Я вообще ничего не знаю.
— Гм. О колдунах ты что-нибудь слышал?
— Колдуны? — Я подумал. — Пожалуй, да.