Мечи Эглотаура. Книга 1

— Вот скажи мне, действительно ли поэты постоянно пьянствуют потому, что иначе на них обижаются те, перед кем они выступают? И отсюда следующий вопрос: неужели поэтом может стать только тот, кто, как и ты, способен выдержать без последствий долгие пьянки в компании Ровуда, там, Хорса?..

— Хм. Ну-у… Поэтом, вообще-то, может стать любой, лишь бы был какой-никакой талант и желание писать. А способность к пьянкам нужна только странствующим поэтам. Некто Рахит Эа всю жизнь просидел дома, у него даже имя соответствующее. Собственно, это не имя, а прозвище, он был жутко больным человеком. Но писал и переводил просто здорово, а так как был полиглотом, то с разных языков на разные языки. Он умер в молодом возрасте, но успел сделать очень многое. В частности, почти всего меня перевел на диалекты нескольких ближайших стран. Это для него было своего рода спортом, единственным доступным из-за слабости здоровья. Так вот, Рахит все время сидел взаперти, и не то что не пьянствовал, но даже каплю в рот не брал — это было бы смертельно. Но сейчас Эа считается поэтом чуть ли не легендарным, хотя гикнулся два, от силы три года назад.

— Интере-есно…

— Так вот, стойкость нужна только странствующим поэтам. Это я и Ровуд, в частности. А вообще, почему «в частности»? Кроме нас еще только двое бродяжничают, да и то в далеких Глюкаловых государствах, да и то совсем не того уровня, что у нас. Есть и прочие менестрели, но их надолго не хватает, да и поглощают угощение они вчетвером на один стакан. Ровуду же алкоголь не вредит, его мама в детстве в чан с водкой уронила, он там нахлебался и смачно описался. Едва выжил. Но с тех пор ему никакой алкоголь не страшен. Пьянеет, коченеет — такое случается, если много выпьет. Но без последствий. Другой бы давно помер от цирроза, а Ровуд — живехонек, и таким долго оставаться еще собирается. К вящему моему неудовольствию. Все-таки не люблю похабную поэзию.

— Лем, а почему ты вообще пошел в поэты?

Он разлил самогон, поднял стакан, призывая поддержать инициативу. Выпили.

— Это длинная, сложная и печальная история. Не знаю даже, рассказывать ли ее тебе.

— Мне говорили, что герой твоих сказаний Антор — это ты сам. Правда?

— М-м-м… Вообще-то да. Отчасти. Есть и другие прототипы, более или менее реальные. Когда-то давно я сам даже носил это имя. Самым натуральным образом. Вообще-то мама назвала меня иначе, но я уже столько имен сменил, что все и не упомню.

— Лем, сколько тебе лет? Ровуд говорил, что где-то двести пятьдесят, но я вот слушаю, слушаю — такие вещи слышу, которые даже пятистами не объяснить. Так сколько же, в самом деле?

— Не знаю. Нет, честно — я просто не помню этого. Сколько себя знаю, я брожу по дорогам этого мира, слушая людей, рассказывая им всякую чушь. Кажется, побывал везде, где можно побывать. Кроме, разумеется, Едорама, — ну, про это уже говорилось. Я уже долго жил, когда родился Серот. Я услышал о том, что в племени драконов появился изгой. Не по собственной воле, конечно, он сам не виноват. Я с некоторым интересом следил за его судьбой, но не предполагал, что когда-то придется вместе кочевать по Тратри. Тогда я только начинал поэтизировать. Наверно, к этому была склонна душа. Я всегда был немного себялюбив. Эдакий утонченный эгоист. Впрочем, все существа эгоисты, разве не так?

— Возможно.

— Душа поэта попеременно страдает и пребывает во блаженстве, — вдохновился Лем. — Чтобы ввергнуть ее в хаос, не требуется большого труда, но и из тьмы она выбирается с легкостью. Это дар, который в полной мере присущ не каждому, а лишь избранным. Кто может сказать, что небеса ему его дали? Тот, кто сумел его ощутить и развить — и использовать. Но и в то же время кто может сказать, что лишен его? Никто. Даже бродяга способен философствовать. Но философствовать как поэт — вряд ли. Я сумел противопоставить себя всем остальным, это помогло на стадии развития творческого дара. Творчество рождается на грани, — знаешь ли ты это? Грань тонка, по ее стороны равнодушие и безумие. Трудно удержаться, если творчество для тебя — не просто представление об акте созидания в начале времен. Творчество в каждом из нас, но — по-разному. Для кого оно — смысл жизни, у того грань такова, что порой не понимаешь, в здравом ты рассудке или уже преступил черту, за которой безумие настигает с такой же легкостью, как тигр — раненую лань. Человек, способный созидать, всегда немного безумец. И чем он безумнее, тем сильнее развит талант. Я упоминал Рахита Эа, так? Перед тем, как умереть, этот великий человек сошел с ума. Я присутствовал при его кончине и поэтому знаю точно.

Лем налил самогон.

— Давай выпьем за его память, Хорс, — тон поэта был необычно грустен. — Поверь мне, Рахит был уникальный человек.

Выпили. Я начал ощущать, как пьянею. Лем говорил такие вещи, от которых можно захмелеть и без всякого алкоголя. А уж вместе они создавали гремучую смесь.