Мечник. Око Перуна

Был в те времена богатый гость-купец, молодой витязь от словен новгородских, от старшего древнего рода. Именем Садко. И не было славней купца на всей Руси: торговал он мехами, медом от моря варяжского до самого Царьграда. А уж на гуслях был мастак играть – заслушаешься. И ни в одном городе больше чем на седьмицу не останавливался. Приедет, продаст товар, пошумит-попирует – и снова в путь. В каждом городе у него был двор с верными людьми и складом товаров. Богов он почитал, но пока Владимир от греков новой веры не привез – о них не думал.

Но как пошло крещение по городам и весям – тут-то все и произошло. Превыше всего любил этот Садко свободу. Не стал он креститься, хотя у греков для крещеных много всяких выгод предусмотрено было. И никто ухватить его не мог. Сегодня он здесь, а завтра там.

И люди, те, что преданы ему были, тоже не спешили в Христовы храмы идти. Если уж совсем от тиунов и огнищан княжеских притеснения начинались, то для вида кресты надевали, поскольку дело торговое – тут важно прибыль не упустить, но тайно собирались и прежним богам требы совершали.

И до Владимира Садко знатным гостем был, а после крещения еще славнее стал: все равно что князь среди своей тайной дружины. И там уже не на выгоду, а на совесть и веру полагаться стали. И братьями друг друга нарекли. Брат за брата хоть в огонь, хоть в воду!

А со стороны ничего заметно не было. Садко и крест себе тяжеленный золотой справил, и на храмы жертвовал. Также и вся тайная дружина его. Но чтобы своих средь людей узнавать, придумали тайный знак ставить. Батюшка мой тоже среди тех людей был. Однажды увидела я у него знак – и давай расспрашивать, что к чему. Батюшка любил меня – рассказал все. А поскольку я в девках не только красавицей, но и умницей слыла, меня в тайную ту дружину приняли. Отсюда и знак.

По мере рассказа глаза Ворона все более и более округлялись. Однако, как только бабка умолкла, разум вернулся к нему.

– Раз ты молодой была, значит, и впрямь история давняя. И что нам от нее теперь проку? Садко-то твой уж поди в могиле давно?

– А вот и нет, жив и здоров.

– Да как такое быть-то может – или снадобье какое колдовское ему известно?

– Снадобий много, но нет пока таких, которые бы человеку вечную жизнь подарили. Кроме одного, о котором тебе, как я вижу, невдомек. Не в том дело, тот первый Садко уже умер давно. Но у него сынов было чуть не двадцать человек. Так вот дружина из них самого лучшего своим тайным князем и возгласила.

Ворон посмотрел на бабку так, что будь на ее месте крынка молока, так молоко бы непременно скисло.

– И как этот новогодский купчина, пусть и богатый, нам поможет? Купит, что ль, эти злосчастные измарагды у князя киевского и нам перепродаст?

– Ты забыл, – поправила его Добронега, – что это он в миру купчина, а промеж братьев своих почитается князем. И княжество его не меньше того, которым Ярослав Киевский, прозываемый Мудрым, правит. Только столица у него не в Киеве, а в Новгороде, но и в Киеве тоже верные люди есть. Даже наместник сидит – младший брат Садко Новгородского, Садко-меньшой Киевский.

– Да как его настоящий-то князь терпит?

– Потому и терпит, что Мудрый. Он этих братьев Садков всех наперечет знает. И знает, что начни он с ними войну – еще не известно, кто из этой войны победителем выйдет. А так все тихо-мирно. Все молятся своим богам и ведут свою торговлю. Никто никому сильно не мешает.

– Торговлю, говоришь? И за какое серебро мы потом у всей этой братии Очи Перуна выкупать будем?

– Ни за какие не будем.

– Что ж, твой Садко нам их задаром отдаст? Что-то я сомневаюсь.

– Плохо ты о людях думаешь, внучок. Для Садко Китеж – свет в окошке. Мечтал даже на старости лет в нашу глухомань перебраться, куда греческая вера не дошла еще. Она, конечно, дойдет со временем. И придется нам, а не нам – так нашим детям или внукам тоже тайно своим богам молиться. Только вот для того, чтобы это свершилось попозже, для того, чтобы город наш хранил дедовскую веру подольше, нам и нужны Перуновы Очи.

– Немало людей уже за них погибло, и все лучшие воины…

Ега зыркнула на Ворона так, что тот даже вздрогнул.

– Кровь? А не бывает великого дела без великой жертвы! Чувствовала я, что в душе твоей смятение! Поэтому и прислала тебе твою глиняную уточку, чтобы ты вспомнил!

– Что вспомнил, что ты меня чудской сказкой вокруг пальца обвела? Теперь мне вместо глиняной уточки измарагды должны стать?

– Был ты, внучок, ума не шибкого, да, вижу, и теперь не лучше, хоть и бородат уже. Обвела я вокруг пальца не тебя, а твою трусость и слабость. Ты ведь тогда плавать научился! И Очи Перуна не тебе теперь должны помочь выплыть, а всем городу нашему. Такая година приспела.

– Ну, предположим. Но измарагды уже, наверно, к Киеву подплывают, а мы с тобой тут сидим. А если уж Очи Перуновы в княжескую сокровищницу попадут, то даже Садко твой с дружиной их оттуда не вызволит.

– Это ты правду говоришь, – кивнула Ега, – действовать нужно быстро.

– Да как быстро? Ни на ладье, ни верхом в Киев нам быстрее чем за две недели не добраться.

– А мы на крыльях!