Мечников

Но в Висбадене Мечников быстро убедился, что городок этот не для него. Лаборатории враждовали между собой, а внутри каждой царил свой эксцеленце.

В Мюнхене, куда он поехал объясниться с Эммерихом, была такая же картина.

Германия ему явно не подходила.

Совсем иное он увидел в Париже.

4

Пастер оказался дряхлым, полупарализованным старичком, совершенно седым. Он был болезненно бледен, выглядел крайне утомленным, и Мечников подумал, что жить ему осталось несколько месяцев. Но едва Пастер заговорил, как серые глаза его заблестели и он весь преобразился.

«В то время как мои молодые сотрудники отнеслись очень скептически к вашей теории, — вспоминал Мечников слова Пастера, — я сразу стал на вашу сторону, так как я давно был поражен зрелищем борьбы между различными микроскопическими существами, которых мне случалось наблюдать. Я думаю, что вы попали на верную дорогу».

Волоча одну ногу, Пастер повел гостя в отделение, где принимали больных. «Он останавливался на малейших подробностях, — вспоминал Мечников, — отчаивался при малейшей неудаче, утешал детей, плакавших от боли, причиняемой впрыскиваниями, совал им в руку медные деньги и конфеты. Легко было видеть, что Пастер всем существом своим предан делу и что страстность его натуры не уменьшилась с годами».

«Страстность натуры», «всем существом предан делу», «отчаивался при малейшей неудаче», «утешал детей, совал в руку конфеты и деньги»… О ком говорит Мечников? О Пастере? Да, конечно. Но разве и не о себе тоже?.. Разве не увидел он в полупарализованном старике свою страсть, свой темперамент и азарт и разве не это родство натур, родство характеров объясняет в какой-то мере то исключительное положение, какое в скором времени Мечников займет в Институте Пастера?

И не поэтому ли ему вдруг стало так необыкновенно просто с этим уже причисленным к сонму бессмертных — не только формально, ибо Пастер входил в число сорока «бессмертных» членов Французской академии, но по сути своей деятельности, по завоеванному жизнью своей праву на бессмертие — человеком!.. И так просто оказалось обратиться к Пастеру с просьбой (о чем и не помышлял, отправляясь к нему), чтобы в новом своем институте, строительство которого подходило к концу, он выделил ему одну или две комнаты, как «независимому» исследователю.

Пастер пригласил Мечникова на обед. Уверенный, что речь идет об обычном семейном обеде, Илья Ильич облачился в черный сюртук. Подымаясь по лестнице, он, однако, увидел разодетых дам и кавалеров во фраках. Мечников захотел тотчас вернуться в гостиницу, дабы надеть фрак, благо запасся им для Венского конгресса. Но Пастер уже увидел его, никуда не отпустил и, чтобы гость чувствовал себя свободно, сам переоделся в сюртук. Он усадил Мечникова рядом с собой, был к нему очень внимателен и предупредителен.

«Гвоздем программы», как выяснилось, было вручение хирургу Терильону ордена Почетного Легиона. Когда Пастер с большой торжественностью передал Терильону коробочку, все пришли в неописуемый восторг, а награжденный бросился целовать ученому руки.

После обеда, желая доставить русскому гостю особое удовольствие, Пастер стал показывать ему свои собственные награды. Ордена были выставлены в особой витрине, и Пастер подробно и с большим знанием дела рассказал о каждом. Под конец он извлек один из них, дал внимательно разглядеть (орден был вычеканен из серебра в виде маленьких роз, подвешенных на цепи) и с гордостью объяснил, что это очень важный бразильский орден, которым награждены всего два человека: он, Пастер, и какой-то бразильский адмирал.

Мечников не мог сдержать улыбки.

Позднее, когда Илья Ильич уже работал в Париже, Пастер как-то, будучи сильно удрученным, на вопрос, что с ним, ответил:

— Можете себе представить, я только что был в министерстве, и мне наотрез отказали дать вам сразу орден офицера Почетного Легиона, а, ссылаясь на какие-то нелепые правила, согласились наградить вас лишь орденом кавалера.[35]

Мечников стал уверять, что равнодушен к орденам, но Пастер не поверил: решил, что его успокаивают.

У «бессмертных» бывают свои слабости…

5

Едва Мечников вернулся в Одессу, как опять на него посыпались всевозможные нападки.

Стоило ему начать курс лекций о туберкулезе, как в газете «Новороссийский телеграф» появилась разносная статья Искерского.

Корш продолжал присылать разные комиссии, и они послушно «устанавливали», что на станции не соблюдаются элементарные санитарные правила.