Мечников

Пришел Панкеев. Он оказался «человеком, не смотрящим в глаза и (к счастью) вообще малосимпатичным», как писал Мечников Ольге Николаевне. Помещик требовал возмещения хотя бы половины убытков. Мечников ответил, что сочувствует его беде, но выложить двадцать тысяч не может. Он предложил встречный план. Пусть Панкеев повременит, даст станции оправиться; впредь прививки будут проводиться небольшим партиям овец под залог определенной суммы, так что хозяевам ничем рисковать не придется; вырученные же деньги пойдут на покрытие убытков Панкеева, и за несколько лет частично, а то и полностью станция их возместит. Но помещик этот план отверг. Он потребовал, чтобы Мечников и Гамалея уплатили ему по 10 тысяч (с Бардаха взять было нечего). Оба, разумеется, отказались. Панкеев подал в суд, дело тянулось много лет, и в конце концов он во всех инстанциях проиграл, что, между прочим, сразу же предсказал Мечникову его брат Николай Ильич («спокойный папаша» был одним из лучших практикующих юристов Одессы).

Но в печати поднялся невероятный шум: газеты не могли пропустить столь скандальную историю.

Неистовствовал «Новороссийский телеграф». В столице улюлюкало «Новое время». Подпевали «Петербургские ведомости». Только «Одесский листок» оставался доброжелательным и даже пытался защищать Мечникова. 22 сентября газета писала:

«…систематические нападки на И. И. Мечникова, встречающиеся в последнее время в столичной прессе, очевидно, исходят из одного и того же источника. Мы едва ли ошибемся, если скажем, что эти нападки исходят от не в меру рьяных последователей покойного Л. С. Ценковского, мнящих себя почему-то его продолжателями. К этому мнению приводит нас тот факт, что почти всегда рядом с нападками на И. И. Мечникова идут дифирамбы и славословие Л. С. Ценковскому. Г. Мечников, изволите ли видеть, оказывается не только прямым виновником неудачной прививки, но самая неудача является прямым последствием того, что во главе бактериологической станции стоит именно г. Мечников, не имеющий диплома ветеринара и коновала».

«Одесский листок» все объяснял точно. Несмотря на неудачу у Панкеева, в эффективности метода прививок сомневаться не приходилось, поэтому враги станции стремились поставить несчастный случай в ряд с другими «упущениями». Всякое лыко пошло в строку. Вспомнили и вола, погибшего от чумы; умершую фельдшерицу Александрову, заразившуюся по собственной небрежности сапом (это произошло в то время, когда Мечников был в Вене на Международном конгрессе; причину несчастья выясняла особая комиссия и пришла к выводу, что Александрова не соблюдала положенных правил предосторожности), и каких-то покрытых коростой овец, содержавшихся на ферме вместе со здоровыми (Мечников не имел об этом понятия, так как овцы не принадлежали станции)… Одна газета написала, что Мечников почти не бывает в Одессе, ибо живет либо за границей, либо в деревне, а другая в связи с этим недоумевала: почему же он не подает в отставку?

Ему указывали на дверь…

Особенно явственно это прозвучало на заседании Херсонского губернского земства. Председатель управы Никитин заявил, что Мечников нравственно обязан возместить Панкееву убытки; Никитин предлагал учредить многоэтажный контроль над станцией и запросить Мечникова, согласен ли он остаться заведующим при таких условиях. Последний пункт был, правда, снят, но само обсуждение его, подробно изложенное в газетах, уже было прямым оскорблением! Станцию называли «спекулятивным учреждением», от которого губерния «не получает никакой пользы». И в довершение ко всему собрание подчеркнуто вынесло благодарность Скадовскому…

А Мечников-то в это время, уже в Париже, мучился сомнениями: имеет ли он право в столь критический момент оставить станцию, не следует ли ему вернуться?..

Прочитав отчет о заседании, он отвечал:

«Разумеется, я бы пополнил убытки, как бы это трудно для меня ни было, если бы считал себя хоть сколько-нибудь ответственным за небрежность, совершенную более чем через два месяца после моего отъезда из Одессы и официальной сдачи станции в другие руки».

Мечников напомнил о своих безвозмездных трудах в пользу земства и указал, что если бы, ввиду несчастного случая, произвели «материальную оценку» его деятельности и «предложили бы внести за меня сумму, которую, по мнению председателей двух управ, я должен г. Панкееву», то ему «вряд ли бы много пришлось приплатить из собственного кармана».

«Я, конечно, отказался бы от такого предложения, — заключал Илья Ильич, — и привожу его только для того, чтобы осветить свои права на иное отношение ко мне общественных инстанций».

Да, Мечников имел право на иное отношение к себе общественных инстанций, но он, конечно, не мог рассчитывать на иное отношение. Хуже было другое.

«Полагая, что лица, более или менее близко стоящие к делу, найдут возможность высказаться по этому поводу, я долгое время по легко понятным соображениям не решался выступить в свою защиту».

Лица, близко стоящие к делу, не нашли возможность высказаться.