Узнав о том, что Пастер в ответ на просьбу правительства Австралии указать средство борьбы с сильно расплодившимися и уничтожавшими посевы кроликами предложил распространять среди них куриную холеру, Мечников решил применить тот же метод против сусликов, наносивших большой урон сельскому хозяйству на юге России. Весной 1888 года Гамалея отправился в Кишинев и вместе с энтомологом Забаринским провел контрольные опыты. Результат получился превосходный, и Мечников захотел дальнейшие исследования перенести под Одессу, так как ездить в Кишинев было неудобно. Но Корш заявил, что куриная холера опасна для домашних животных, и эксперименты запретил. Не без его участия в «Новом времени» появился бойкий фельетон, в котором утверждалось, что куриная холера опасна и для людей, так как может превратиться в настоящую азиатскую холеру.
Мечников немедленно послал свои возражения в «Новое время», а на областном съезде земских представителей дал бой Коршу. Илья Ильич доказал, что врачебный инспектор не знает существа дела. Микроб куриной холеры совершенно безвреден для крупных животных, а для домашней птицы опасны только неослабленные микробы; суслики же гибнут от ослабленных, которые птицам лишь полезны, ибо вызывают у них иммунитет. Ответ Корша свелся к тому, что-де Мечников очень искусен в полемике… Тем не менее врачебный инспектор «остался при своем мнении». Съезд направил ходатайство генерал-губернатору, и опыты в конце концов были разрешены. Но случай этот нанес еще одну рану чувствительной душе Мечникова…
«Разве можно жить в подобных условиях, разве можно вести какую-нибудь работу?» — горячился он, и, как писал Бардах, «этот инцидент имел очень большое влияние и сыграл известную роль в его решении покинуть Россию».
Сам Мечников и Ольга Николаевна тоже вспоминают столкновение с Коршем как «последнюю каплю, переполнившую чашу».
Он хоть и договорился с Пастером, но, видно, еще колебался. Шутка ли — уехать в чужую страну, поселиться среди людей, говорящих на чужом (хоть и понятном тебе, но чужом!) языке, привыкать к чужим обычаям и нравам…
Но жребий был брошен. Уезжая на лето в Поповку, Мечников уже твердо знал, что на станцию не вернется.
Правда, в отставку он не подал.
Опасался, как объяснял впоследствии, что на его место пригласят кого-нибудь со стороны.
Он хотел, чтобы станцию возглавил опытный и преданный делу человек, то есть Николай Федорович Гамалея, и три руководителя станции порешили, что лучше всего ему пока уйти в длительный отпуск, дабы Гамалея стал временным заведующим. Это, по их мысли, облегчило бы утверждение его потом на постоянную должность.
В деревне Илье Ильичу было неспокойно. Как-то сложится будущая жизнь?.. Вместе с Ольгой Николаевной он поглощал несметное количество французских романов, стремясь разобраться в особенностях национального характера французов. Романы ему не нравились. Да и дела станции продолжали волновать.
Незадолго до его отъезда в деревню на одном из совещаний к нему обратились с вопросом: что он думает о сибиреязвенных прививках в Белозерке? В ответ он подверг опыты Скадовского подробному разбору.
Председатель Херсонской губернской управы Никитин попросил Илью Ильича изложить свои соображения письменно, что он и сделал. Как только его отзыв появился в «Одесском листке», в редакцию пришла телеграмма:
«В № 140 вашей газеты появился реферат отзыва Мечникова о белозерских прививках, на который с удовольствием отвечу. Георгий Скадовский».
Что напишет Скадовский? Не придется ли возражать на его ответ?.. Мечников напряженно ждал…
Илью Ильича беспокоило и то, что между двумя его помощниками наметилось отчуждение, какая-то взаимная ревность. Чем она была вызвана? Мечников, вероятно, знал, но нам сейчас трудно выяснить этот вопрос. Оба талантливые, оба преданные делу, они, однако, были очень разными. Высокий, статный, красивый, в щеголеватом пенсне на цепочке, Гамалея работал легко, как бы играючи, как бы между прочим. Бардах же, до болезненности худой, с печатью обреченности на лице, отдавался делу с неуемной горячностью, с аскетическим самоотречением… Уходя в отпуск, Мечников поручил Бардаху все работы по прививкам против сибирской язвы. Может быть, Гамалее это не нравилось? Может быть, Бардаху не нравилось, что за два года существования станции Гамалея успел прославиться на весь мир, о нем же вспоминали значительно реже?..
В одном из писем Мечникову Гамалея недовольно сообщал, что Бардах повел работы по вакцинации овец против сибирской язвы со слишком большим размахом. Илья Ильич на это не ответил, дав понять временному заведующему, что тот вмешивается не в свое дело.
Еще Гамалея писал, что станцию опять посетил принц Ольденбургский и, узнав о предстоящем уходе Мечникова, предлагает ему возглавить в Петербурге большой институт, который задумал основать.