кристаллизуется, и можно поймать себя на мысли, что начинаешь видеть, что вдыхаешь.
Вдыхаешь запах озона и немножко жжёной резины, в общем, запах приятный.
А люди все такие обычные, как будто так и должно быть. Привыкли что ли. Ходят с
колясками, одеты кое-как, переходят дороги в неположенном месте. Вот и все известные
продуктовые дискаунтеры вдоль дорог, от них отдаёт тухляком и безнадёгой даже сквозь
озон и резину. Какое-то несоответствие. Как будто в Беларусь заехал – вроде и язык тот
же, и люди такие же – а какой-то подвох во всём, всё ненастоящее. Только если там все
заборчики и бордюрчики покрашены, луга зелёные, поля засажены, в коровниках есть
стёкла и коровы, то тут – эти призмы. А спрашивать не хочу местных: во-первых, меня не
поймут, призмы – это же так естественно, откуда это он тут такой приехал, а во-вторых,
внутренний голос призывает ничему не удивляться, ну, да, призмы – это же и правда
естественно. Внутренний монолог наподобие того, когда первый раз в сауне в Австрии,
или когда в провинциальном отделении полиции. Тут так должно быть и ничего
удивительного!
Московский Университет Философии и Права (точнее два его факультета)
располагаются на окраине. Здание явно строили с размахом – двадцати четырёх этажная
высотка с двумя пристройками разной этажности. Странно даже не то, что построен
только монолитный корпус, перекрытия и лестницы, а само здание стоит без окон и без
отделки, а то, что в здании действительно расположены факультеты – и расположены они
на верхних четырёх этажах, то есть с двадцать первого по двадцать четвертый. Знаю
примеры, когда нижние этажи уже обживают, пока верхние достраиваются, а тут
наоборот. Но оно хотя бы без призмы. Перед зданием запустение, парковаться приходится
в грязной жиже, и потом же по ней хлюпать до входа. Однако это не помеха для
некоторых студенток преодолевать её на высоченных лакированных шпильках.
Нормальный вход также остался в виде проекта – вместо подъёма по парадной лестнице
приходится подтягиваться – уровень цокольного этажа в районе пояса – а потом
отряхиваться от цементной пыли. Как я и предполагал, лифтовые шахты зияют пустотой,
функционирует центральная лестница в виде широкой спирали внутри атриума во всю
28
высоту здания, а с учётом высоких потолков – это почти бесконечная высота – от пыли
верха лестницы было не разглядеть. Как потом выясняется, «работает» ещё и пожарная
лестница с торца здания.
Пешком, так пешком. Как я понимаю, это тут никого не смущает, даже на шпильках.
То же ощущение, как будто в Беларуси. Если бы тут был институт физкультуры – одно
дело, а философы с крепкой сердечно-сосудистой системой – это нечто. Минут через семь
я стою на двадцать первом этаже (скрывая небольшую одышку) у большого плаката, где
краской написано: «Добро пожаловать в Эмбрионологию!» И в конце большой красный
смайлик, немного зловещий.
Тимура Плещеева я разыскиваю достаточно быстро. Вернее, не его, а группу, где он
должен сейчас находиться. Дожидаюсь окончания пары и насколько это возможно
задавать вопросы, не отвечая на встречные, выясняю, что его не видели в среднем около
недели. Как это бывает – все путаются в показаниях. Одна согрупница – весьма
габаритная девица, которая у них за старосту, даёт его адрес. Это частный дом в деревне
Измайлово, где-то недалеко. Я загружаю карту – смогу там быть через полчаса с учетом
объезда пробки на МКАДе, из этих получаса десять минут займёт спуск по лестнице. Все
студенты выглядят такими естественными в этих интерьерах двадцатых этажей, что как и
в отношении призм у меня не получается спросить, что же с нижними двадцатью, и
каково это – подниматься ежедневно по винтовой пыльной лестнице на верхотуру на
шпильках.
ПЕРВОЕ СРАЖЕНИЕ
Мы снова в тот самый день в послеобеденном Кусковском парке. Зловещесть если и
не отступила, то не представлялась более сколь-либо важной. Рома объяснил диспозицию:
– Сейчас мы протягиваем по дну этой траншеи заградительную нить. Вон из того
мотка, – показывает на небольшую катушку. – Длины должно хватить до проспекта
Юности – тут около километра. Колпачников каким-то образом рассчитал траектории
движения звероголовых, следующий их марш-бросок ожидается на север и эта
посеребренная нить будет на траектории их движения. Они должны как-то
самораствориться в её энергии.
Энергия энергией, а этот Собачий пруд без собак представлялся мне каким-то
издевательством и двусмысленностью – это же просто лужа, а раз лужа прикидывается
прудом, то и мы можем быть более уязвимы, чем то предусматривается высшей
диспозицией. Вот и эта серебряная нить – защитит ли она от монстров, если я просто
встану по другую сторону? Запивая водку с этикеткой «Проект 307» (в пайке оказалась и
такая) соком из пакета, я оглядывал соседние деревья на тему возможности быстро залезть
на какое-либо из них. Мысль, что если залезу я, то залезут и мои преследователи, меня
тогда не посетила, а через пять минут мне вообще уже стало всё равно. В это
послеобеденное время я обычно вёл по скайпу вебинары по курсу «Как влияет
транссёрфинг на трансвеститов, и кому выгодны трансгенные мутации».