Мечта

— Конечно, нет, — успокаивающе отвечала она, хотя тоже понимала серьезность его состояния. Теперь ей было страшно входить в комнату Этьена и встречать его взгляд, тревожно ищущий ее глаза. Но он был требовательным больным и настаивал, чтобы она все время была с ним, не позволяя никому другому ухаживать за собой.

Сегодня, когда она вошла в комнату, он окликнул ее:

— Шарлотта!

— Да?

— Доктор что-нибудь сказал тебе?

— Нет, конечно, нет. Что, по-твоему, он должен был сказать?

— Я слышал, как вы шептались.

— Ну, не будь таким глупым.

— Поклянись мне, что он ничего не сказал.

— Клянусь. Теперь ты удовлетворен?

Она попыталась беззаботно рассмеяться, чтобы убедить его, но он продолжал смотреть на нее.

— Больше не беспокойся. Попытайся уснуть.

Он заставил ее снова поклясться, что доктор ничего не сказал, затем успокоился.

Когда она выходила из комнаты, чтобы позаботиться о ленче, в дверь позвонили. Это была консьержка с почтой. Для Шарлотты было письмо.

Она с удивлением открыла его. Письмо было из дома для девушек-сирот, опекаемого доминиканскими монахинями из монастыря св. Фомы Аквинского на улице Бак.

Ошеломленная Шарлотта прочитала письмо:

«Мадам,

Желая сообщить вам о деле серьезного и конфиденциального характера, касающегося члена вашей семьи, который по своей воле попросил убежища в нашей общине, я была бы благодарна, если бы в интересах ваших собственных и вашей родственницы вы зашли к нам при самой первой возможности. Заверяю вас в нашем искреннем уважении».

Письмо было подписано сестрой Сент-Мари де Джезус, настоятельницей монастыря св. Фомы Аквинского.

Шарлотта с изумлением несколько раз перечитала письмо. Несомненно, речь шла о Луизе. Но почему сестры обратились к ней? Следует ли ей идти? Она живо вспомнила, насколько чисты бывают монахини — такими она запомнила их еще с детства. Может быть, Луиза рассказала им только часть правды, и они хотят попытаться примирить ее с Луизой.

Сначала, повинуясь чувству гордости, она решила, что ехать не следует. Затем начала размышлять и почувствовала внезапный приступ страха.

«Сообщить о деле серьезного и конфиденциального характера». Что это могло означать?

По мере того как проходило утро, любопытство брало над ней верх, и в одиннадцать часов она сказала Анник, что идет за покупками, Надела плащ и вышла из дома.

Очутившись на улице, Шарлотта с изумлением ощутила охватившее город праздничное волнение. Она забыла, что начиналось время карнавала, и на улицах уже было полно детей в масках. Бульвары были украшены. Шарлотта с горечью вспомнила, что с начала болезни Этьена она жила, словно отшельник, забыв об окружающем мире.

Всю дорогу до улицы Бак она прошла пешком.

Послушница провела ее в белую гостиную, единственным украшением которой была статуя пресвятой богородицы. Стояла полная тишина. Вдруг Шарлотту охватил страх. Переполненная нахлынувшими воспоминаниями детства, она захотела убежать, но тут дверь отворилась и вошла монахиня.

Это была старая женщина, одетая в монашескую одежду доминиканского ордена, состоящую из белой мантии и черного покрывала, с изборожденным морщинами лицом, с глазами, в которых светился ум, и твердым, но добрым ртом.

— Я мадам Флоке, — сказала Шарлотта.

— Садитесь, мадам, — сказала сестра.

Они сели у окна с синим стеклом. Монахиня сложила руки внутри широких рукавов и скромно наклонила голову.

— Спасибо, что вы так быстро откликнулись на наше письмо, мадам. То, что я должна сказать вам, касается вашей сестры, Луизы Морель, которая живет у нас уже несколько недель. Пожалуйста, поверьте, мадам: я никогда бы не предала оказанное мне доверие и хранила тайну, если бы… ну, если бы я не чувствовала необходимости предупредить вас.

Она разжала руки.

— Ваша сестра пришла к нам, можно сказать, в состоянии полного изнеможения. Бедная, сломленная душа. Мы приняли ее и не задавали вопросов. Она просила о постриге. Ввиду ее крайне болезненного состояния я посоветовала ей подождать и отложить принятие решения. Мы стараемся, чтобы люди не ошибались в своем призвании. Что-то ее мучило, однако, она не хотела говорить об этом. Я с уважением отнеслась к ее стремлению сохранить тайну, пока однажды она сама не попросила разрешения поговорить со мной. Очень жаль, но она сказала, что не может настаивать на своем желании посвятить себя религии, так как проступок, в котором она была виновна, принес плод.

Шарлотта слушала, не понимая. Но еще до того, как произнесенные слова полностью проникли в ее затуманенный мозг, она уже почувствовала всю тяжесть горя.