Мечта

— Я знаю тебя, до глубины твоей обманчивой маленькой души. Ты только выслушай меня. С нами случилось нечто огромное и прекрасное. Нам выпало счастье любви, любви такой, какая достается только немногим. И я говорю тебе, я буду сражаться, чтобы вырвать с корнем все твои глупые понятия о жизни. Не думай, что ты можешь провести со мной ночь, а на следующий день пренебрегать мной.

Его хватка причиняла ей боль, но она не осмеливалась протестовать.

— И еще одно, — неистово продолжал Тома. — Никогда больше не упоминай о Мари. Никогда. Я причинил ей невыносимую боль. И я сделал это ради тебя, ради нас обоих. Мы больше не имеем права не быть счастливыми.

Шарлотта застонала:

— Нет, не оставляй меня снова одну, никогда; когда тебя нет, мне так страшно, так холодно. Держи меня крепче.

Тома тщательно погасил лампу. Его рука снова обвилась вокруг нее в темноте, и наполовину на весу он увлек ее в маленькую заднюю комнату, где была только узкая софа.

Они лежали рядом на большом ковре, затерявшись в раю и в аду, которые сами для себя создали.

Глава девятая

Лето 1869 года осталось в памяти как всеобщий летаргический сон. Люди пытались забыть несчастья, кровопролития и забастовки, которыми были отмечены эти солнечные месяцы, и помнили только радость от наслаждения мирной жизнью.

Июль начался тропической жарой. Под лучами по-африкански жаркого солнца Париж выглядел, как мавританский город, и листья на деревьях в общественных парках преждевременно пожелтели.

В тот вечер жара была особенно невыносимой, и окна дома на улице Месье-ле-Принс были распахнуты. Но это почти не приносило облегчения. Улица, казалось, плавилась между почерневшими стенами домов. Шарлотта распустила свой корсет и шлепала по дому босиком, в одной нижней юбке, пытаясь таким образом немного охладиться.

— Не тратьте эту воду, мадам, — воскликнула Анник, увидев, что ее хозяйка берет кувшин. — Это все, что у нас осталось для завтрака. Кажется, воды не хватает, а разносчик приходил только один раз. Говорят, резервуары пусты и колодцы тоже.

Шарлотта раздраженно пожала плечами. Казалось, девушка испытывает странное удовольствие от ежедневных несчастий, и Шарлотте приходилось тратить время на то, чтобы по кусочкам собирать реальные факты из слухов, которые приносила домой Анник. Она тщетно пыталась избавить девушку от переполнявших ее голову предрассудков, но ужасам Анник не было конца. Она обязательно крестилась при кажущемся возникновении малейшей опасности, причем осеняла себя крестом так быстро, что это было очень похоже на кабалистический ритуал.

Тем не менее была какая-то доля правды в том, что она говорила по поводу нехватки воды. Голубоглазый гигант из Оверни, доставлявший свои бадьи на разные этажи домов, в тот день предлагал воду только один раз.

Шарлотта бесцельно бродила по квартире, наконец вошла в комнату, которую использовала как кабинет, и повалилась на софу. Она намеревалась провести вечер за работой, так как трудилась над новым романом, историей девочки-сиротки, которая оказалась побочной дочерью принца королевской крови. Действие разворачивалось на фоне романтического семнадцатого века, в период правления Людовика Тринадцатого.

Шарлотта села было за стол, вертя в руках карандаш и уставясь на пустой лист бумаги, но потом решила, что подождет до темноты, прежде чем серьезно возьмется за работу. Она любила покой и одиночество вечерних часов. Особенно она оценила их, обнаружив, что, когда бывает отрезана от окружающего мира, ее воображение работает безо всяких усилий, будто под влиянием магического света лампы.

Она думала о Тома. Он обиделся вчера, потому что она не захотела отдать ему этот вечер. Он, казалось, никогда не понимал, что она должна работать, и она считала это проявлением эгоизма и непонимания с его стороны. В конце концов она должна была зарабатывать на жизнь. Шарлотта раздраженно вздохнула, думая о своих постоянных усилиях, направленных на то, чтобы преодолевать жесткость Тома и его погруженность в себя. Она виделась с ним не чаще трех раз в неделю, и когда это происходило, он вел ее куда-нибудь пообедать или же они проводили время у него дома на площади Фюрстенберг. Не могло быть и речи о том, чтобы он мог прийти на улицу Месье-ле-Принс. И без того Шарлотта была вынуждена прибегать к разным ухищрениям, чтобы скрыть свои выходы от соседей. Она слишком хорошо представляла себе, какие кошмарные слухи о ней могли бы вскоре поползти вокруг.

«Какова вдова! Она похоронила не только тело мужа, но и память о нем. Ах, как быстро наставляют человеку рога, стоит только умереть. Вы знаете, выигрывает тот, кто начинает первым».

Шарлотта пыталась писать, но не могла сосредоточиться. На нее наползала депрессия, которая бывала всегда, когда она не могла работать, и Шарлотта попыталась убедить себя, что это от жары.

Слова не приходили, и она все более расстраивалась. Ее воображение умерло; перед ней словно закрылась дверь, ведущая в непостижимый мир, и ей стало страшно при мысли о бесконечных часах напрасных страданий.