Мечта для нас

– Если понадоблюсь – я всегда здесь, Кромвель.

Уже в дверях аудитории я замер как громом пораженный: Бонни сидела на своем обычном месте и листала конспект. Я смотрел на нее и упивался этим зрелищем. Мне было наплевать, наблюдают за мной другие студенты или нет. Бонни по своему обыкновению была в джинсах и джемпере, на сей раз розовом, а волосы собрала в растрепанный пучок. Сейчас она казалась мне самой прекрасной девушкой на свете.

Из ступора меня вывело негромкое покашливание: у меня за спиной стоял Льюис. Набрав в легкие побольше воздуха, я шагнул в аудиторию. Бонни подняла голову и побледнела, наблюдая, как я иду вверх по ступеням. Зато глаза у нее так и сияли. Было очевидно: она волнуется, гадая, что я стану делать. По тому, как напряглось ее хрупкое тело, по тому, как дрогнули ее брови, я понял: девушку мучает чувство вины.

Остановившись рядом с Бонни, я наклонился, совершенно не заботясь о том, что подумают остальные студенты, и прижался губами к ее губам. Она даже не попыталась меня оттолкнуть, наоборот, с жаром ответила на поцелуй, словно так и надо.

Поцеловав Бонни, я выпрямился, сел рядом с ней, взял девушку за руку и притянул ближе, так что наши соединенные руки легли мне на колено. Я посмотрел на стоявшего перед классом Льюиса. Преподаватель слегка улыбнулся, потом повернулся и стал что-то писать на доске. Я снова взглянул на Бонни – у нее розовели щеки. Студенты перешептывались и вовсю пялились на нас.

Ну и пусть смотрят.

Бонни резко отвернулась от меня и стала смотреть на доску, потом все-таки скосила на меня глаза.

– Фаррадей, – сказал я.

Глаза девушки наполнились слезами, и мне стало так больно, словно по груди саданули стальным ломом.

Но потом она улыбнулась и прошептала:

– Дин.

Я крепче сжал ее ладошку и стал слушать Льюиса. На протяжении всего занятия я не выпускал руку Бонни. Я ничего не записывал, но на учебу мне было плевать. Сейчас важнее всего было держать Бонни за руку.

По окончании занятия я ненадолго выпустил Бонни, чтобы дать ей возможность собрать вещи, а потом снова взял за руку, помог ей спуститься. Мы вышли в коридор. Бонни, не говоря ни слова, шла за мной, пока мы не добрались до музыкальных классов.

У нее подгибались ноги, и я крепко обнял ее за талию. Теперь я знал, что с ней происходит, и подмечал детали, на которые раньше не обращал внимания. Она с трудом передвигалась; когда ее ступня касалась деревянного пола, у меня в ушах словно ударяли в барабан. Дыхание у нее было неглубокое, неровное, оно резко диссонировало с ее светлым образом.

Все эти звуки отражались у меня в сознании темными цветами, которые мне тяжело было видеть, особенно учитывая, что исходили они от Бонни.

Я привел ее в комнату для репетиций, усадил на стул, поцеловал в губы, а потом притащил стоявший возле пианино табурет и сел рядом с девушкой.

Бонни смотрела на меня своими огромными карими глазами, и, глядя, как она переплетает пальцы, я понял, что она нервничает.

Я не мог отвести глаз от ее лица. Кажется, с тех пор, как я узнал про ее больное сердце, она казалась мне все прекраснее и прекраснее. Наверное, я так на нее загляделся, что потерял счет времени, потому что Бонни заправила за ухо прядь волос и прошептала:

– Кромвель.

Звук собственного имени вырвал меня из задумчивости, я моргнул. Бонни смотрела на меня встревоженно, потом вдруг потупилась и стала рассматривать свои руки.

– Мы снова будем работать вместе, – сказал я. Бонни резко подняла голову. – Над композицией для Льюиса.

– Кромвель…

Она грустно покачала головой.

Я потер свободную руку о джинсы.

– Я снова хочу играть. – Закрыл глаза и увидел, что цвета у меня в сознании стали ярче и насыщеннее после этого признания. Бонни сжала мою руку. Открыл глаза. – Я хочу играть благодаря тебе.

– Благодаря мне?

Я присел на корточки, так что наши с Бонни глаза оказались на одном уровне, сжал лицо девушки в ладонях и почувствовал, как губы сами собой расплываются в улыбке.

– Благодаря тебе, твоим вопросам и упорству я взглянул в глаза правде, которую не хотел признавать. Ты все настаивала и настаивала, и в какой-то момент я уже не мог делать вид, что ничего не чувствую. Ты не отставала, и в конце концов я оказался в этом классе и взял в руки инструменты, к которым не прикасался три года.

Я поцеловал ее в лоб.

– Я боролся с любовью к музыке, боролся с тобой. Но тогда, в кофейне, я услышал, как ты поешь… Во всем мире остались только ты и звон гитары, и я наконец увидел в тебе что-то, чего не замечал раньше – я понял, что мы с тобой похожи. Ты, как и я, любишь музыку, вот только, в отличие от меня, не боишься показывать свою любовь миру. – У меня внутри все сжалось. – Теперь, когда я все знаю… моя тяга к музыке стала еще больше. Мне как никогда хочется играть.

Бонни покачала головой, явно собираясь спорить, но я ее перебил:

– Ты снова пробудила во мне желание сочинять музыку, Бонни Фаррадей. Позволь мне делать это вместе с тобой.

Бонни опустила глаза и тихо проговорила: