— С того, что Одиночкам, возможно, стоит объяснять любой бредовый вариант действий. Ты сказал, что если я соглашусь с этим утверждением, то разочаруешься во всех Одиночках.
— Ну… да.
— И как? — поинтересовался Монах. — Я готов согласиться. Ты действительно разочаруешься?
— Нет, — вынужден был признать я, — ты мне так забил голову, что на такую реакцию у меня сил не хватит.
— Вот видишь, всего несколькими минутами разговора ни о чём я спас моральный облик всех Одиночек, хотя признал за ними довольно неоднозначную черту поведения.
С полминуты мне понадобилось на осмысление услышанного. Затем, расставив кусочки по местам, я признался:
— Не могу определиться с отношением к происходящему. С одной стороны, получаю огромное количество полезной информации, с другой — ты уничтожаешь ту, которая уже есть у меня в голове. Целыми секторами сразу.
Неожиданно Монах занервничал.
— Я не хотел ничего подобного. Просто… говорю с тобой.
— Да пожалуйста. Это так, к сведению.
Он выглядел странно. Будь на его месте кто-то другой, я бы предположил, что он очень хочет что-то сказать, но никак не может решиться. Но нужно было учитывать, во-первых, общую разницу мышления как такового, а во-вторых, специфику субъективного отношения к объективным знаниям, которую мне продемонстрировали в начале разговора.
В конце концов, я решился:
— Ну, говори уже. О чём думаешь?
Монах вновь поднял на меня взгляд — полный замешательства.
— О том…
Я терпеливо ждал окончания.
— …что не слышал этого вопроса уже несколько десятков лет.
Первой мыслью было — ну вот, спорол глупость. Но вдумавшись в сказанное, я оторопел: это что, он здесь, получается, на положении изгоя? Никто не интересуется им настолько, чтобы просто спросить, о чём он в этот момент думает? Бедный…
Видимо, на моём лице отобразились все испытываемые чувства. А затем — понимание происходящего ушло окончательно: протянувшись вперёд, Монах коснулся моего плеча и пробормотал:
— Прости. Я совершенно не сержусь, просто удивился. Честно…
— Не сердишься на что?..
— На твой вопрос.
Я поднялся, сел, скрестив ноги так же, как собеседник.
— А… почему ты должен сердиться на мой вопрос?
Мы смотрели друг на друга одинаково растерянными взглядами. Наконец, Одиночка, первым приведя мысли в порядок, произнёс:
— Кажется, мы попали в ловушку культурных различий.
— Причём тут культура? — не понял я.
— Смотри. Как ты отреагируешь, если я спрошу, о чём ты думаешь?
Я задумался. Найдя внутри себя ответ — решил озвучить полностью: в противном случае он стал бы ложью.
— Пожалуй, расскажу. Что-то совсем личное опущу, но суть постараюсь передать, у нас ведь достаточно доверительный разговор.
Монах открыл рот, чтобы что-то сказать, да так и остался.
Меня начал разбирать нервный смех от абсурда всей этой ситуации. Ладно, что мы совершенно не понимали друг друга, так мы вдобавок реагировали на слова друг друга, во-первых, широко и открыто, во-вторых, ровно противоположным образом, что превращало происходящее в полный фарс.
Когда лицо собеседника снова приняло более-менее осмысленное выражение, я спросил:
— И что тебя так сильно удивило? Вот конкретно сейчас?
— Ты будешь смеяться, но я повторю твои собственные слова. Ты одновременно вливаешь в меня новую информацию и вытесняешь ей старую. Я теперь понимаю это состояние, и…
— Тебя это пугает?
— Хм… нет, — на губах Монаха мелькнула знакомая тень улыбки, и я расслабился: всё в порядке. — Хотя должно бы… Ощущения странные, но это не испуг. Скорее… азарт?
Я захохотал. Отстранённо понимая, что это всего лишь результат перенапряжения, но, тем не менее, будучи не в силах спокойно реагировать на услышанное.
Одиночка в это время продолжал приходить в себя. Настраивал контроль за эмоциями, разбирал внутренние противоречия. И, почувствовав себя готовым к продолжению серьёзного разговора — а заодно выбрав наиболее удачный момент, поинтересовался:
— Ты ведь сейчас смеёшься надо мной?
Отдышавшись, я кивнул:
— Ага. Не пойми меня неправильно, но я думал, ты и слова такого, «азарт», не знаешь.
Монах улыбнулся:
— Кажется, понял. Что ж, мы, наконец, встали на путь прогресса.
— Давно пора. Так что тебя удивило-то?
— Хм…
Губы Одиночки дёрнулись. Опустив голову, он принялся теребить подушечки пальцев.
— Не знаю, как это объяснить. У нас, как оказалось, совершенно разные подходы к таким вещам.
— Если тебе это поможет, то я не понимаю ровным счётом ничего. Поэтому можешь говорить так, будто объясняешь с нуля.
— С нуля… Знать бы ещё, где находятся мой ноль и твой.
— Э?
Монах вздохнул.
— Начну с самого основного. У Одиночек… мягко говоря, не принято задавать подобные вопросы. Это вмешательство во внутреннее пространство, причём грубое — за счёт осмысленности действия.
— Вмешательство? Но ведь… это практически побег от реальности! — едва успокоившись, я опять возбудился. — Окружающий мир только и делает что вмешивается во внутреннее пространство!
— Так, да не так. Ты думаешь как Правитель. У Одиночек другое восприятие.
— Ну вот, побег от реальности.