«Безумный сон, — подумал мистер Тагоми. — Нужно проснуться. Куда сегодня запропастились педикебы?» Он пошел быстрее. Все вокруг было каким–то тусклым, наполненным сизым дымом. Пахло чем–то горелым. Угрюмые серые здания, тротуар, какой–то особенно бешеный темп движения. И до сих пор ни одного педикеба!
— Кеб! — крикнул Тагоми, все прибавляя шагу.
Безнадежно. Только автомобили и автобусы. Автомобили, похожие на жестокие огромные орудия разрушения, невиданных доселе форм. Он старался не глядеть на них и смотрел только перед собой. Это какое–то искажение зрения особо зловредного свойства, расстройство, вызвавшее нарушение чувства пространства. Горизонт впереди изгибался.
Словно какая–то жуткая болезнь неожиданно поразила его.
Нужна передышка. Впереди грязная забегаловка, внутри одни белые, все поглощены едой. Мистер Тагоми толкнул деревянную вращающуюся дверь. Запах кофе, нелепый музыкальный автомат в углу, оглушительно ревущий.
Он поморщился и стал проталкиваться к стойке. Все места были заняты белыми.
Мистер Тагоми громко вскрикнул, давая понять о своем намерении. Несколько белых оглянулись. Однако никто не покинул своего места, никто не уступил ему стула. Они просто продолжали свой ужин.
— Я настаиваю, — громко сказал мистер Тагоми первому же белому.
Он прямо–таки крикнул ему в ухо.
Мужчина отодвинул чашку и проговорил:
— Полегче, япошка.
Мистер Тагоми посмотрел на остальных белых. Все они следили за ним враждебными глазами, и никто из них не шевельнулся.
«Загробное существование, — решил мистер Тагоми. — Горячие ветры занесли меня неизвестно куда. Что это за видение? Выдержат ли мои чувства все это? Да, «книга мертвых» подготовила нас к этому: после смерти перед нами промелькнут многие, и все они будут казаться враждебными нам. Каждый станет противостоять этому в одиночку. Ужасный путь — и всегда через страдания, перерождение. Страшная иллюзия».
Он отпрянул от стойки и выбежал из закусочной. Дверь проскрипела за спиной, следующая ее створка подтолкнула Тагоми на тротуар.
«Где я? Вне своего мира, своего пространства и времени. Серебряный треугольник сбил меня с толку. Я сорвался со своих швартовых, и меня ничто не удержит: вот конец всех моих попыток, урок мне навсегда. Зачем идти вразрез своему мироощущению? Для того, чтобы полностью заблудиться, потеряв все указатели и другие знаки, которыми полностью можно было бы руководствоваться? Нужно прекратить это ужасное брожение среди теней, снова сосредоточиться и вернуться в свой мир».
Он ощупал карманы, но серебряного треугольника не обнаружил. Он исчез, остался на скамейке в парке вместе с портфелем. Катастрофа.
Сгорбившись, Тагоми побежал по тротуару назад в парк. Дремавшие бездельники удивленно глядели ему вслед, когда он мчался по дорожкам.
Вот та скамья, и портфель стоит возле нее.
Серебряного треугольника не было видно. Тагоми стал искать вокруг. Да вот он, упал в траву и лежит почти незаметно там, куда он его в ярости зашвырнул.
Тагоми снова сел, стараясь восстановить дыхание — слишком уж он запыхался.
«Еще раз обращу внимание на треугольник, — сказал он себе, немного отдышавшись. — Внимательно погляжу на него, считая, ну, хотя бы до десяти, но медленно и громко. Что за идиотские сны наяву! Соперничество наиболее пагубных аспектов, присущих юности, и совсем нечистая непорочная невинность истинного детства. Но именно это в любом случае я и заслужил. Сам во всем виноват. А вовсе не мистер Чилдан или ремесленники. Надо винить только собственную жадность. Разве можно силой что–нибудь понять?»
Он медленно считал вслух, а затем вскочил на ноги.
— Проклятая глупость, — резко проговорил он.
Туман рассеялся.
Тагоми огляделся.
Муть уменьшилась, так ему, во всяком случае, показалось. Теперь он должным образом оценил язвительные слова святого Павла о том, что иногда мы видим мир в кривом зеркале. Это не просто метафора, а проницательный намек на оптические иллюзии.
Мы действительно все видим в искаженном виде в самом глубоком смысле этого слова: наши ощущения пространства и времени — порождение нашей собственной души, и иногда эти ощущения изменяют нам — ну, как расстройство среднего уха нарушает координацию движений, и это случается даже тогда, когда просто каким–нибудь необычным образом наклоняешь голову. И чувство равновесия исчезает.
Тагоми положил серебряную безделушку в карман пальто и некоторое время сидел с портфелем на коленях. «Что я должен сейчас сделать? — спросил он себя. — Пойти и снова посмотреть на это отвратительное сооружение. Как это назвал его прохожий? Портовый путепровод. Если его еще можно увидеть».
Но Тагоми чувствовал, что ему страшно двинуться с места.
«И все же я не могу просто так сидеть здесь. На мне лежит бремя обязанностей, которые я должен выполнять. Как разрешить эту дилемму?»
Два маленьких мальчика–китайца с шумом бежали по дорожке. Стайка голубей захлопала крыльями и взлетела. Мальчики остановились.
— Эй, молодые люди, — позвал их мистер Тагоми.
Он стал рыться в кармане.
— Подойдите сюда.
Мальчики настороженно приблизились.
— Вот десять центов.