– А я и не отказываюсь, – передернул Варлаамов плечом. – Может быть, это я и писал. И думайте, что хотите. Поскольку, если честно говорить, мне на ваше мнение наплевать. А милиция, похоже, не приедет. Зря дожидаетесь с таким нетерпением. И никого, к сожалению, сегодня не посадят.
– Почему это?
Они развернулись к нему все и теперь застыли, разглядывая его кто с надеждой, кто с недоверием.
– Я так думаю, – ответил он, совершенно спокойно поднимаясь и надевая пиджак. – Поэтому я уж лучше пойду домой. Надо будет – вызовут повесткой… Там вот и будем «колоться», кто чего писал.
– Подождите, подождите, с чего это у вас, Илья, такое убеждение?
Грязнер не сводил с него глаз, полных немого возмущения. Ах, ну как же! Все так покорно сидят и ждут, а этот собирается уйти!
– Это не убеждение, – усмехнулся Варлаамов. – Впрочем, вы можете продолжать сидеть тут до «пришествия» милиции. Я лучше побуду это время дома…
В принципе я была ему даже благодарна. Больше всего мне надоело торчать на этой весьма ненадежной ветке яблони и мерзнуть. Тем более что, вопреки надеждам Ларчика, никто и не собирался так запросто раскалываться.
– Так что я пошел, чего и вам желаю.
Он вышел, насвистывая, и остановился прямо под моим деревцем.
Я замерла.
Он поднял голову и пробормотал, ни к кому не обращаясь:
– Вот так вот, девочка моя! Теперь ты и сама видишь, какой тут гадюшник!
И, небрежно взмахнув рукой, отправился дальше.
«Интересненько, – подумала я. – Кого это он имел в виду? Меня или Таню? Черт его разберет, этого Варлаамова!»
Глава 8
День больших открытий
– Саша! Просыпайся…
Я еще носилась по ночному саду, прижимая к себе отвратительную куклу, и почему-то мне казалось, что все это происходит на самом деле, но оказывается, все это происходило во сне. Может быть, и вчерашний светский раут тоже был во сне, с надеждой подумала я, открывая глаза.
Мама стояла передо мной, из плоти и крови, не призрак какой-то зловредный. На столике лежал том Вийона, а из кухонного приемника неслась «нетленка» про Любочку в синенькой юбочке.
– Сейчас, – потянулась я.
– Ты опаздываешь, – строго сказала мама.
– Ну и что теперь? – поинтересовалась я. – Я каждый день опаздываю с работы, можно один денечек опоздать на работу…
– Тоже мне, работа, – презрительно фыркнула мама. – Весь день торчала в салоне, потом поздно вечером явилась домой, пропахшая дорогими духами и вином, ничего не сказала, только сообщила, что надо бы над всем подумать, плюхнулась в кровать и тут же глубоко «задумалась» на всю ночь!
– А я думаю во сне, – безмятежно улыбнулась я.
– Господи, какая противная девочка! – возмутилась мама. – Ума не приложу, в кого ты такая!
– Ма, ну какая дочь могла вырасти у женщины, распевающей по утрам шедевры «Ляписа-Трубецкого»? – спросила я.
– Какого Ляписа? – недоуменно вытаращилась на меня мама. – И при чем тут Трубецкой? Ты еще корнета Оболенского сюда приплети…
– Скорее уж поручика Ржевского, – хмыкнула я. – Кто вчера распевал во все горло «Мне ль с моей красотой бояться одиночества»?
Я поднялась с кровати.
– Ладно уж, безжалостная мать, – проворчала я. – Пойду я на эту дурацкую работу, распутывать тот ужасный клубок, который умудрился напутать Лариков! Хотя я бы предпочла оставить его наедине с созданной проблемой. Пусть себе продолжает играть в Перри Мейсона! А я бы посмотрела на него. Но это все бесплодные мечтания. У нас четкое разделение труда – Лариков запутывает, Александра Сергеевна распутывает…
Я вышла на кухню.
– Завтракать, конечно, не будешь? – спросила мама.
Я вздохнула.
– Нет, не буду, – согласилась я. – Лучше я немного попозже объем Ларикова. После вчерашнего надо же ему нанести вред, так хоть этот!
– Сашка! Нельзя так плохо относиться к собственному начальнику!
Я уже оделась и стояла на выходе. Обернувшись, я улыбнулась, послала мамочке воздушный поцелуй и сказала:
– Да что ты, ма! Я его обожаю! Честное слово!
Пока я шла к своему «обожаемому» начальнику, моя голова трещала от мыслей. Правда, очень скоро все мои размышления растворились в бессмысленной песенке.
«Синенькая юбочка, ленточка в косе…»
«Черт, – выругалась я. – Надо же, как прилипает!»
Твердо решив справиться с этой напастью в виде Любочки, я начала талдычить стихотворение Вийона.
«От жажды умираю над ручьем, смеюсь сквозь слезы и тружусь играя… Кто не знает Любочку…»
Я даже остановилась от возмущения.
Мой Франсуа с его высоким «штилем» сдавался перед напором Любочки?! Ну нет!
Я попробовала опять, с настойчивостью, достойной восхищения, сражаться с напастью.
– «Куда бы ни пошел – везде мой дом!» – вслух пробормотала я. И завершила фразу совершенно неожиданно: – Кто не знает Любочку – Любу знают все…
– Вы о чем? – спросил меня пожилой джентльмен в усах. – Вы мне?
Ах, я и забыла, что еду в автобусе!
– Нет, это я про себя, – смутилась я. Сейчас все будут думать, что я сумасшедшая девица.
Хотя – если разобраться, они правы. Ну сумасшедшая! Ну, девица… От правды не спрячешься…