Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов

Если бы вместо того, чтобы сказать «Х. владеет техникой», Вы сказали бы «Х. владеет ремеслом», я бы с Вами согласился. Возможно, Вы поймете мою мысль, если я дам такое объяснение: когда Хаверман пишет портрет красивой девушки/женщины, он делает это лучше всех, но посадите перед ним крестьянина – и он даже не подумает его писать. Его искусство, насколько мне известно, применимо для разработки мотивов, в которых нет потребности, оно применимо для разработки мотивов, полностью противоположных тому, чем занимаются Милле или Лермит, – и во многом параллельны Кабанелю, который, прекрасно владея ремеслом (как я это называю), создал мало такого, что не ушло в прошлое или содействовало движению вперед. И – умоляю Вас – не смешивайте это с живописной манерой Милле или Лермита.

Как я уже говорил и повторяю снова, слово «техника» слишком часто употребляется в повседневном значении и его слишком часто используют наугад. Всех этих итальянцев и испанцев часто хвалят за их технику, а ведь это люди совершенно ординарные, более всех прочих следующие рутине. А у таких, как Хаверман, владение «ремеслом», боюсь, вот-вот превратится в «рутину». И чего же оно тогда стоит?

О чем я Вас на самом деле хочу спросить – какова действительная причина того, что Вы со мной порвали?

Причина, по которой я Вам снова пишу, – это любовь к Милле, к Бретону и ко всем, кто изображает крестьян и народ. К числу таких художников я отношу и Вас. Говорю это не потому, что дружба с Вами, любезный Раппард, мне многое дала, ибо дружба с Вами давала мне до обидного мало; простите, что говорю откровенно в первый и в последний раз в жизни: более холодной дружбы, чем с Вами, я не могу себе представить. Но во-первых – причина не в этом, во-вторых – здесь тоже можно было бы кое-что изменить к лучшему, но, выработав способы находить для себя модели и пр., я не настолько мелок душой, чтобы об этом молчать. Напротив, если какой-нибудь художник окажется здесь поблизости, я охотно приглашу его к себе и буду его проводником. Именно потому, что не так-то просто найти модель, которая согласится тебе позировать, да и иметь возможность где-то остановиться также важно для многих.

Поэтому я говорю Вам, что если Вы захотите здесь поработать, то не надо стесняться из-за нашей размолвки. И хотя я живу теперь прямо в мастерской, Вы можете даже остановиться у меня.

Допустим, Вы скажете – высокомерно, – что ничего подобного Вам не надо. Что ж, это тоже прекрасно. Я на самом деле настолько привык к оскорблениям, что они с меня как с гуся вода; такому человеку, как Вы, вероятно, трудно понять, до чего безразлично я воспринимаю такие письма, как Ваше. Оставаясь к подобным вещам равнодушным, словно столб, я не держу камня за пазухой. И во мне достаточно спокойствия и здравомыслия, чтобы написать ответ, что я сейчас и делаю.

Если Вы хотите со мной порвать – пожалуйста.

Если Вы хотите продолжать здесь работать – пусть Вас не смущает наша размолвка.

То, что Вы создали здесь во время своего последнего пребывания, мне очень понравилось и нравится до сих пор; я пишу Вам по той простой причине, что Вы чертовски превосходно поработали здесь в тот раз; вот я и подумал про себя, что Вы, дружище Раппард, вероятно, хотели бы и впредь не лишаться такой возможности.

Решайте сами – говорю с полной откровенностью; но в одном отношении – при всем восхищении Вашими картинами – я испытываю некоторое беспокойство по поводу того, сможете ли Вы и впредь работать так же хорошо; я боюсь порой, что из-за влияний, которым Вы непременно будете подвержены в силу своего общественного положения и статуса, Вы не сумеете остаться на том же высоком уровне, как теперь, как художник в своих картинах, – а остальное меня не интересует.

Так что говорю Вам как художник художнику: если Вы хотите поработать в наших краях, все остается точно таким же, как раньше. Вы можете сюда приехать, и, хотя я живу отдельно от семьи, Вы можете у меня остановиться, как раньше. Понимаете, я подумал, что Вы извлекли из этого какую-то пользу тогда и можете извлечь ее теперь, и хотел Вам это сказать. Если же Вам неплохо работается в другом месте – что ж, мне не о чем печалиться; в таком случае прощайте.

Вы мне ничего не написали о Вашей работе, и я ничего не написал Вам о моей.

Поверьте, со мной не надо спорить из-за Милле, Милле – это художник, о котором я не желаю спорить, хотя и не отказываюсь о нем разговаривать.

Кланяюсь.

Винсент

515 (418). Тео Ван Гогу. Нюэнен, вторник, 14 июля 1885, или около этой даты

Дорогой Тео,

я хотел бы, чтобы те 4 полотна, о которых я тебе писал, поскорее покинули мою мастерскую. Если они пробудут у меня еще долго, я снова начну их переделывать, а будет лучше, если ты получишь их в том виде, в каком они прибыли с вересковой пустоши.