Мечты и думы

Струи небесных голубых озер…

24 апреля 1898

V. ДЕБРИ

Посвящается Владимиру И.

1897/98. Зима. Петербург

Какая ж тайна в диком лесе

Так безотчетно нас влечет,

В забвенье погружает душу

И мысли новые рождает в ней?

Ужели ж в нас дух вечной жизни

Так бессознательно живет,

Что может лишь в пределах смерти

Свое величье сознавать?

Кольцов. «Думы»

I «Не в чистом поле я живу…»

Не в чистом поле я живу,

Не в степи ровной и прямой,

Где просто все и наяву,

Так мертв и светел снег зимой,

И только колос шелестит,

И только чернозем изрыт,

А то все гладко, все блестит,

И воздух во всю ширь открыт.

В дубравах только жив мой дух,

Приютах вьющихся тропин,

Где шелестом исполнен слух

От глушей темных и купин.

О, сколько тихих тайн сулит,

Когда крадется в тень дубов

Тропа, и сумрак шевелит,

И дышит сыростью грибов.

И вот — под сению листвы,

Под сенью зелени густой

Ступаю я, среди молвы

Широколиственной, святой.

Извивы троп, глубины кущ

Моей душе всего милей —

Святилища дремучих пущ,

Где я пугливей и смелей:

Ничто здесь явно не лежит.

Все притаилось за углом,

И чутко сердце сторожит

Нежданный, странный перелом.

К распутью роком приведен,

Я стал в раздумии, как вдруг

Мелькнул налево, — с полуден,

Как бы пещеры полукруг.

Сомкнулись ветви в частый свод.

У ног их приютилась тень,

Редея там, где пройден ход,

Где предугадан тайный день.

II «Поляна! Вот избранный мир…»

Поляна! Вот избранный мир,

Заветный странника приют.

Кругом — дубравной твари пир:

Прозрачно хоры птиц поют.

Вот сокровенный тот затон,

Где ткутся нити легких дум.

Его искал сердечный стон,

Открыл навесов зыбких шум.

И ясен, и таинствен свет.

И кто к поляне путь найдет?

Пока иной душе привет

Она шепнет, о сколько лет,

Как много тихих лет пройдет!

Покой и жизнь — на всем окрест.

Трава растет, и корни пьют.

Из дальних стран, из ближних мест

Незримые струп снуют.

То углублюся я в траву —

Слежу букашек и жуков;

То с неба воздух я зову,

Лечу за стаей облаков…

Простерлась над поляной сеть —

Паров невидимая ткань…

И где-то промелькнула лань…

И дню пора завечереть.

Трепещут вещие лучи

В просветах лип, на мураве.

Они ярки и горячи:

Они созрели в синеве

Небесных вольных тех морей,

Что вечно в вышине шумят.

О вечер, сниди же скорей!..

Верхи дерев тебя манят.

Он озарил, он опалил

Поляну заревом своим,

С собой узоры листвы слил,

Неоспорим, неодолим.

Опять открылся рок дневной:

Час чаяния лес проник.

Под осиянной вышиной

Украдкой крякнул лесовик.

Брожу в сиянии немом,

Пугливо ждущем торжестве.

И явствен свет, и незнаком.

И замер чуткий дух в траве.

Свершится! — шепчет чуткий дух.

Раскрылся радужный чертог.

И так прозрачен мир вокруг,

Что за стволами — некий бог.

III «Все здесь он… тень его блестит…»

Все здесь он… тень его блестит.

Но он таится, нелюдим.

А свет пророческий дрожит,

И тает теплый луч, как дым.

Мгновения летят стрелой:

Горит заветной жизни час.

Плывет все выше день былой;

Венцы лишь млеют, золотясь.

И руки я туда простер,

Куда горящий гость летит.

За ним, томясь, стремится взор:

Кругом ничто уж не блестит.

Яснее, наги небеса:

Реками в них излился свет,

Но побледнел, чуть поднялся:

В дубраве жизни жгучей нет.

Покинут в сумраке больном,

Я содрогнулся и вздохнул,

На влажный мох упал ничком

И внял великий смутный гул.

Вверху все так же твердь ясна,

Но с каждым вздохом — все темней;

И дышит чащи глубина,

И веет силою корней.

Ужели ж все обман? — и там,

Над лесом, свету не блистать?

И рвется к мертвым небесам

Душа — а ночь ползет, как тать.

В уныньи я глаза смежил,

Но и внутри объемлет ночь.

И мир видений окружил,

И гнать его душе невмочь.

Ведь в полночь обернется год.

Играют дико светляки.

А в лоне дремотных тех вод

Проплыли девичьи венки.

Стрекозы блестками звенят.

Свили русалки хоровод.

Их тихо буки осенят,

Как кров зеленых, свежих вод.

Гадает лето о судьбе —

В ночи темно, в ночи тепло —

К его великой ворожбе

Меня скитанье привело.

Глаза раскрылись… я вскочил

И оглянулся; где же свет?

Сквозь ветви отблеск чуть светил.

В лесу — все шага ночи след.

Поляна та же… как тиха!

Еще и тише, и звучней.

А на душе все холодней:

Тоска чутка, тоска глуха.

Все — и светил небесных тьмы,

И травы ждут вас из кустов:

Так что ж таиться, ведьмы тьмы?

Уж объявляйтесь! Дух готов.

И мы дождались… Вдруг пахнул

Беззвучный ветр, как дух листвы.

В кусты, в их тень меня шатнул.

Из них вспорхнула тень совы.

IV «Ведь в куще каждой есть тайник…»

Ведь в куще каждой есть тайник.

А за кустом залег овраг.

И там поет, живет родник.

А я в кустах над ним поник.

И мне он шепчет: глубже ляг!

Родник и плещет, и поет

В лощине дикой и крутой.

И травы влага обдает,

И уж дышу я влагой той.

Поляна плачет надо мной.

Деревьев сонм угрюм и свеж.

И тянет в глубь овраг лесной.

Ах, папоротник все шальной…

А небеса — ужели те ж?

Влечет болотистый ручей

В меня студеные струи…