Мечты на мертвом языке (сборник)

Вот что Александра сделала, чтобы использовать перемены в своей жизни во благо. Она пригласила своих трех беременных подопечных лет пятнадцати-шестнадцати к себе жить. Она пришла к каждой и объяснила, что она тоже беременна, а квартира у нее очень большая. Они ее недолюбливали, потому что она всегда уделяла больше внимания мальчикам, но и недели не прошло, как они переехали от своих злых родителей к ней. И за первым же ужином стали давать Александре советы, как вести себя с мужчинами, и годы спустя она оценила эти советы. Она следила и за их, и за своим здоровьем, а еще вела дневник. Это был первый подобный опыт среди социальных работников, но еще лет пять у нее не было последователей и об этой истории даже не упоминали в официальных изданиях.

Отцу Александра жизнь не погубила, и умирать ему не пришлось. Незадолго до рождения ребенка он упал в ванной на кафельный пол, расколол череп, и проводочки от мозга смочил кровью сердца. Короткое замыкание! В этом потопе он потерял лет двадцать-тридцать жизни, забыл лица племянников и родни жены, имена двух президентов и войну. Глаза у него стали чуть навыкате, он часто путался, но был умен по-прежнему и смог начать все заново – не замечая многих мелочей.

Ребенок родился, его назвали Деннисом в честь отца. Фамилия у него была, разумеется, Гранофски – как у мужа Александры, коммуниста Гранофски.

«Прокаженные» – они поменяли название на «Съедобные поганки» – записали в честь младенца песню «Кто? Я».

Стихи были простые. Вот они:

Кто отец?

Кто отец

Кто отец

Я! Я! Я!

Я отец

Я отец

Я отец.

Деннис исполнял соло, а именно Я! Я! Я! хриплым и сердитым пророческим голосом. У него хватило смелости признать себя автором стихов. После тридцативосьмичасовых разборок у него в коммуне, его попросили вон. На следующий день он переехал в дом получше, из песчаника, кварталах в четырех от того места, где ожидалось рождение его ребенка. На третий день рождения малыша Деннис с «Кукурузными полями свободы» записали альбом в стиле фолк-рок, с новым волнующим звучанием. Он назывался «Нашему сыну». Внимательные слушатели могли оценить, как короткие сорокократные всхлипы пикколо перекликаются с долгой мрачной барабанной дробью, традиционными аккордами банджо и напевом скрипки, что отдаленно напоминало «Колыбельную на сон грядущий».

–  Повидаемся ль мы, Джек?

Ведь я старым стал намедни.

–  Да, поскольку ты, папаша,

Схоронил жену последнюю.

Хоть уехал за сто миль

В переселки, горы, рощи,

Стырив наш автомобиль,

Все равно отца не брошу.

–  Джек, увидимся ли мы?

Хоть мне одному не грустно,

Сына видеть я хочу:

Без родных ужасно пусто.

–  Я приду к тебе, хотя

Бросил ты меня и братьев,

Матерей других ребят,

Вечно тиская в объятьях.

–  Джек, придешь ли ты ко мне,

Хоть я выгляжу неважно:

Ведь стареть всегда несладко.

–  Непременно, ты ж отец,

Пусть ты нам не помогал,

Без тебя мы пробивались.

А теперь мы будем вместе,

Хоть не виделись по году,

Вечером чаи гонять

По ТВ смотреть погоду [33] .

Песню пели везде – от Западного побережья до Восточного, от лесов Мэна до Мексиканского залива. Благодаря ей был отмечен наплыв посетителей домов престарелых – туда зачастили и уже присматривающиеся сорокалетние, и удивленные двадцатилетние.

Разговор с отцом Перевод В. Пророковой

Моему отцу восемьдесят шесть лет, он не встает с постели. Его сердце, этот чертов насос, такое же старое и не со всей своей работой справляется. Мозг пока что обслуживает, а вот ногам носить хозяина по дому уже не дает. Это я так все объясняю, а он считает, что ноги ослабели вовсе не из-за сердца, а из-за нехватки калия. Сидя на одной подушке и опираясь еще на три, он советует, точнее, требует: