Мечты о прошлом

Я прочитал тебе своё стихотворение,
И вдруг – слеза! И кулачок мне в грудь!
Не буду впредь причиной для волнения.
А ты мне тихо возражаешь: «Будь!»

Я опоздал однажды на свиданье,

Ты не подумала и взглядом упрекнуть
И без малейшей тени назиданья
По-дружески сказала мне: «Забудь».

«Случайно разбудил тебя, родная?

Прости. И спи. Полночи впереди».
Ты выдыхаешь, глаз не открывая,
Короткое и томное: «Буди».

«Избалуешь меня, всегда прощая!»

И ты всё сразу объясняешь тут,
Что случаи различные бывают,
И их считаешь, пальцы загибая:
«Я не прощаю, если есть другая,
Когда меня из-за другой бросают,
И если от меня к другой уйдут».

– Это тоже про меня?

– Да.

– Что-то я не припомню, когда это ты меня «нечаянно будил»?

– Это так называемый литературный приём. Художественный свист.

И тут Лариса повернулась ко мне, сжала пальцы левой руки в кулак, по-женски размахнулась и, медленно опустив его внутренней стороной мне на грудь чуть повыше сердца, сказала:

– Понятно. Вроде «колготочных» магазинов. А ведь и слезу из меня сегодня чуть не выдавил.

– Я никогда не видел твоих слёз, но уже заранее знаю: мне не нравится, когда ты плачешь.

– Бывает, что женщины плачут от счастья.

– Всё равно мне больше нравится, когда ты смеёшься.

– А ты свои стихи где-нибудь пытался… как это называется… публиковать?

– Нет.

– Почему?

– Не знал, как это делается. И боялся.

– А теперь?

– Теперь ты со мной и я ничего не боюсь. И буду знать, что и как, потому что теперь мне есть с кем посоветоваться.

– Ах ты, подлиза!

И мы пошли по проспекту Шверника так же, как прошедшей весной шли знакомиться с родителями Ларисы, когда признались друг другу в любви. Уже у самой площади Мужества она слегка прижалась ко мне плечом и тихо сказала:

– Прости меня.

– Прости меня, – повторил я и, помолчав немного, спросил: – Как ты думаешь, стоит мне ещё раз извиниться перед твоей мамой?

– Можешь сделать это при случае. Ей, наверное, приятно будет. А так… она ведь поняла, что ты ещё не очень серьёзный человек. Правда, не вредный и безопасный. Короче говоря, мальчишка! И я это тоже поняла, но уверена, что сделаю из тебя мужчину. Ты не против?

– Я? Да зачем же я сейчас иду рядом с тобой?

– Да, Андрюша, с тобой не соскучишься.

Мы доехали на метро до площади Восстания и дошли пешком до дома Ларисы. Там мы расстались, и я пошёл назад. То есть вперёд.

* * *

Так закончилась четвёртая мечта.

Дом, работа, метро… метро, работа, дом. Думал, думал и не мог собрать воедино обрывки мыслей о своей последней мечте. Наконец не выдержал и, едва закончился очередной рабочий день, поехал не домой, а на улицу Черняховского. Там посреди улицы есть бульвар со скамейками. Я присел на одну из них. Возле ног топтались голуби. Машинально крошил голубям заранее купленный для этого случая хлеб и долго смотрел на дома нечётной стороны улицы. В маленьком двухэтажном домике, зажатом между двух пятиэтажек, жила Чайка со своей бабушкой. Я пришёл сюда для того, чтобы подумать, а кормление голубей – отличный способ отвлечься от суеты. Почему я не стал советоваться с Чайкой о программе ужина? Почему? Голуби, расталкивая друг друга, азартно клевали хлебные крошки. Крошки, кошки. А при чём тут кошки? Голуби клюют крошки, а на голубей охотятся кошки. Дикие в основном кошки. А если есть кошки, крысы боятся выходить из своих подземелий. Значит, так: я боялся, что Чайка запретит мне это… мероприятие. Вернее, не само мероприятие, а его стиль или, так сказать, жанр. А ведь Михаил Исаакович предупреждал меня! Почему же в моей голове не сложилось тогда: «Боюсь, что Чайка запретит» – то же самое, что «Чайке это не понравится»? А я боялся, что ей это не понравится, и всё равно встречался с подставными людьми, и мы репетировали мой спектакль. А что это значит? Это значит, что, возвратив на время свою пышную шевелюру, я оставил в будущем свой жизненный опыт. Заигрался! Словно вернулся в прошлое по-настоящему, где был двадцатипятилетним самоуверенным зазнайкой!

Тогда я вновь задумался, не схожу ли с ума? Да что там «задумался»? Я был уже в этом уверен. Но вылечиться не хотел.

* * *

Сколько я уже лежу тут? Час, наверное. Или меньше? Мне полегчало, и можно уже встать и идти, не опасаясь случайно прервать такие живые, словно наяву, воспоминания. Итак, подъём!

* * *

Да, вот о чём я думал тогда, сидя на скамеечке напротив зажатого между двух пятиэтажек маленького двухэтажного дома и кроша хлебные крошки голубям. Голуби клюют крошки, а голубей кушают кошки. Всё оказалось проще простого.