Мечты сбываются

Поднявшись наверх, она поспешно набросала ответ, сообщив, что согласна, после чего попросила Мэри-Энн завтра утром доставить его с посыльным по назначению.

Люсия пришла в восторг, увидев, что мать сидит на постели, а на щеках ее играет слабый румянец.

— Люсия, я так рада, что ты вернулась домой!

— Ты чувствуешь себя лучше, мама?

— Да, немного. Я все еще испытываю слабость, но доктор Гайдвег говорит, что этого следовало ожидать. Он замечательный человек и творит настоящие чудеса.

— Мама, ты не будешь возражать, если завтра вечером я поужинаю у Эммелин?

Люсии было очень неприятно обманывать мать, но она не хотела, чтобы мать знала, что она вновь встречается с Эдвардом. Мать могла по неведению обмолвиться об этом в разговоре с отчимом, и тогда ей несдобровать.

— Ничуть, но ты должна попросить разрешения у отчима. Ты же знаешь, каких взглядов он придерживается на то, как ты должна вести себя.

— Разумеется, мама, — отозвалась Люсия, опуская глаза долу. Она ненавидела просить сэра Артура о чем-либо — это казалось ей неправильным.

Поцеловав мать в щеку, она отправилась на поиски отчима.

«Нужно уладить этот вопрос до того, как мы сядем ужинать», — решила она.

К ее удивлению, он пребывал в отличном настроении, когда она отыскала его в кабинете.

Он добродушно улыбнулся ей и пожелал отдохнуть и развеяться. Встреча со старыми друзьями пойдет ей на пользу.

Итак, отправляясь следующим вечером в Гринсайдз, она испытывала легкую неловкость и чувство вины оттого, что солгала.

Люсия знала, что на эти выходные Эммелин укатила в Лондон, где должна была присутствовать на балу, поэтому ничуть не боялась, что подруга внезапно позвонит в Бингем-холл и ее обман раскроется.

Эдвард уже ждал ее в уютной гостиной.

— Вы прекрасно выглядите, — выдохнул он, когда дворецкий принял у нее пальто.

Разговор не клеился, и Люсия поймала себя на том, что втайне тоскует по легкой и непринужденной беседе, которую они вели с лордом Уинтертоном.

Невзирая на все свои недостатки и сомнительные моральные принципы, он был остроумным собеседником, питавшим любовь к искусству.

Эдвард же, напротив, только и делал, что рассуждал о скачках да об открытии сезона игры в поло. Хотя сама Люсия любила верховую езду, разговоры о конном спорте навевали на нее нестерпимую скуку, не говоря уже о поло.

И, когда дворецкий подал пудинг, она обнаружила, что подавляет зевок.

— Быть может, послушаем музыку после ужина? — предложил Эдвард.

Люсия сочла, что лучше занять себя чем угодно, лишь бы не касаться опасных тем в разговоре, и потому с энтузиазмом согласилась на предложение.

— Надеюсь, вам нравится Штраус, — сказал Эдвард, вращая рукоятку граммофона.

— Да, нравится, — ответила она и закрыла глаза, когда заиграла музыка.

Вот только под прекрасную музыку она мысленно перенеслась далеко-далеко, в пустынную бальную залу, где не было никого, кроме нее и лорда Уинтертона: они танцевали вдвоем, и он не сводил с нее влюбленных глаз. Его сильные руки кружили ее, и ей казалось, будто она парит над землей, настолько легко и умело он исполнял нужные па.

Но вот музыка оборвалась, она открыла глаза и вернулась с небес на землю. Рядом с граммофоном стоял Эдвард и рылся в коробочке с иголками.

— Я точно помню, что здесь были и громкие, — бормотал он себе под нос, встряхивая продолговатую жестяную коробочку. — Придется спросить у Симпсона, куда они подевались.

«Господи, почему ему не сидится-то на месте?» — подумала Люсия, глядя, как он звонком вызывает дворецкого и растерянно замирает у граммофона в ожидании его прихода.

— Я хотел поставить вам нечто особенное сегодня вечером, — сказал он после того, как Симпсон приподнял рычаг звукоснимателя и заменил иглу.

— Благодарю вас, Симпсон, можете быть свободны.

Еще до того, как Эдвард опустил пластинку на опорный диск, Люсия уже знала, что он сделает в следующую минуту.

Как она и подозревала, это оказалось романтическое произведение. Нет, она, конечно, любила Дебюсси[25], но сегодня его музыка заставляла ее испытывать неловкость.

Втайне она была очень рада тому, что сидит в кресле, а не на софе, где Эдвард мог бы усесться рядом с ней.

Примерно на середине записи Эдвард подошел к ней, опустился на одно колено и взял ее за руку.

— Ах, Люсия. Я очень люблю вас, — провозгласил он, когда она смущенно отвернулась. — Скажите, что будете моей!

Музыка закончилась, но он по-прежнему не выпускал ее руки. Игла царапала дорожки пластинки, издавая жуткий скрип.

Люсия нахмурилась и отняла руку.

— Ради всего святого, Эдвард, снимите пластинку! Этот звук действует мне на нервы.

Нескрываемое раздражение в собственном голосе удивило даже ее саму, а у него вытянулось лицо.

— Разумеется, — покорно согласился он и встал, чтобы заняться граммофоном.

— Эдвард, сейчас я не могу выйти за вас замуж, — внезапно заговорила Люсия. — Мама все еще нездорова, а у меня самой очень много работы. Сейчас же я очень устала, и потому не могли бы сказать Симпсону, чтобы он попросил Бриггса подать авто к главному входу?

Он повернулся к ней, и на лице его было написано горькое разочарование.