Мечты сбываются

Да, на уроках в техникуме она неоднократно слышала, что театр должен учить, воспитывать зрителей. О том же свидетельствовали и спектакли сатир-агиттеатра, который она тогда ревностно посещала. Но вот сейчас один из спорящих восстает против этого, утверждая, что театр должен давать только отдых, развлекать, и высказывает мнение не какой-нибудь случайный для театра человек, а старый, уважаемый актер, и ссылается при этом на самих зрителей.

Уже не впервые испытывает Баджи это досадное чувство, когда слушаешь спорящих и не можешь решить, кто из них прав. В техникуме она успокаивала себя, что с годами, набравшись знаний, сама сумеет во всем разбираться. Но время идет быстро, ей скоро двадцать три года, она актриса, а досадное чувство это и теперь дает о себе знать. В данную минуту оно особенно чувствительно — ведь спор о «Тетке Чарлея», естественно, затрагивает и ее.

Как хочется вмешаться в разговор, сказать свое слово!

Но Баджи молчит. Не знает она, что ли, о чем говорить? Опасается ли сказать невпопад? Или в глубине ее души все еще властвует древний запрет вымолвить свое женское мнение, когда спор ведут мужчины?

Среди возбужденного говора ровный голос Виктора Ивановича звучит особенно спокойно, мягко:

— Вот вы, дорогой Сейфулла, утверждаете, что театр должен давать зрителю отдых, не так ли?

Сейфулла энергично кивает:

— Именно так!

— Я вполне согласен с вами. Но, дорогой Сейфулла, согласитесь, что пьесы, которые упомянул наш молодой друг Гамид, тоже дают зрителю отдых, одновременно вызывая размышления о жизни, пробуждая в сердцах лучшие чувства.

— Это — отдых так сказать гигиенический, не в пыли под креслами, как советует товарищ Сейфулла! — с усмешкой вставляет Гамид.

Все переглядываются, сдерживают улыбки: не много нужно, чтоб Сейфулла обиделся и, чего доброго, разгневался.

И верно: резким движением отставив от себя тарелку, Сейфулла встает из-за стола. Этот юнец Гамид вконец распоясался — вздумал спорить с ним, с ветераном азербайджанской сцены! Сейфулла нервно закуривает папиросу, направляется к двери, ведущей в гостиную. Его никто не задерживает, даже хозяева: пусть покурит, пусть успокоится!

Встретившись взглядом с Гамидом, Баджи неодобрительно качает головой:

«Вот до чего ты довел старика!»

По существу спора она, пожалуй, склоняется к мнению Гамида — сказываются годы учебы в техникуме. Однако тон, каким Гамид говорит со старым заслуженным актером, Баджи считает непозволительным. Так имел бы право говорить с Сейфуллой его старый друг Али-Сатар, но не Гамид, едва переступивший порог театра и годящийся Сейфулле в сыновья. Такого человека, как Сейфулла, нужно уважать, если даже ты иного мнения о репертуаре.

Стены маленькой гостиной, куда вошел Сейфулла, сплошь увешаны фотографиями известных артистов.

Вот Варламов. Вот Шаляпин. Вот большеглазая, хрупкая Комиссаржевская. Вот Петрос Адамян и Васо Абашидзе. А вот и актер Гусейн, старый друг Али-Сатара.

В углу гостиной — гора афиш и программ, скопившихся за долгие годы. Свежие приколоты к стене, старые, ветхие, иные давностью в полтора-два десятка лет, сложены в стопки на этажерке. Есть здесь одна афиша под стеклом — о первом спектакле азербайджанского театра — «Визире Сарабского ханства», подаренная Али-Сатару одним из постановщиков и участников спектакля; теперь подобная афиша — уже музейная редкость.

Сейфулла внимательно разглядывает ее, читает:

«С дозволения начальства…»

Так обычно начинался текст театральных афиш в ту далекую пору.

А вот еще афиша, помеченная одним из дней февраля двадцатого года, — о пьесе Абдурахмана Ахвердова «Несчастный юноша».

На афише напечатано:

«Каждый должен посетить этот спектакль, в котором изображается тяжелая жизнь рабочих и бедственное положение крестьян под гнетом беков».

И тут же, на афише, на фоне нефтепромыслов могучая фигура рабочего с молотом в левой руке и с обнаженным мечом — в правой.

О многом напоминает Сейфулле эта афиша, ее дата и особенно надпись и фигура рабочего!

Такие афиши выпускались во времена мусавата драматическим кружком Центрального рабочего клуба, недвусмысленно выражая революционные устремления кружка.

В ту пору над составлением такого вида афиш немало поработал Али-Сатар, тесно связанный с кружком. Он же, Сейфулла, чуждаясь политики, высказался однажды на общегородском собрании против подобных афиш, якобы натравливающих одну часть азербайджанцев на другую. И хотя сделал он это, как уверял впоследствии, с благой целью — уберечь товарищей по сцене и Али-Сатара от опасности, многие актеры стали коситься на него, а кое-кто даже перестал раскланиваться.