Мечты сбываются

— А жить-то мне в городе где, у кого, если б я даже решилась перебраться? — говорит Баджи.

К ее удивлению, у костюмерши находится неожиданный ответ:

— Комната для тебя у меня уже есть — в моей квартире! Не царский дворец, конечно — предупреждаю. Но на первых порах, пока не приищешь себе чего-нибудь получше, жить можно. Согласна?

Баджи затрудняется ответить: прежде чем решиться на такой шаг, нужно все обстоятельно обдумать, посоветоваться с братом.

По костюмерша не дает ей опомниться:

— Пойдешь вместе со мной после работы — посмотришь свою комнату!

Она говорит тоном, не терпящим возражения, и Баджи не остается ничего иного, как пробормотать:

— Спасибо…

Живет костюмерша неподалеку от театра в отдельной квартирке из двух небольших комнат.

В маленькой передней-галерейке пришедших встречает старуха азербайджанка. На голове у нее розовая косынка, из-под которой выбиваются подкрашенные хной волосы; на ногах — «джорабки», пестрые грубошерстные носки, заменяющие дома обувь.

— Это наша соседка, тетушка Кюбра́! — говорит костюмерша. — Кюбра-хала́ — замечательная женщина! Она в нашем доме — все: экономка, уполномоченная по закупкам, шеф-повар, инспектор по санитарии…

Костюмерша готова продолжать, но старуха недовольным жестом отмахивается, как бы говоря: всегда выставляют ее перед гостями в смешном виде. Чувствуется, однако, что в душе Кюбра-хала не обижена, что, напротив, слова костюмерши даже льстят ей.

Кюбра-хала — одинокая, бедная старуха, ведущая хозяйство костюмерши, с утра до вечера находящейся в театре. В сущности, она домашняя работница, но так повелось, что Натэлла Георгиевна представляет ее не иначе, как свою соседку, любезно оказывающую ей всяческую помощь по дому.

— А это наша новая актриса — Баджи, как все у нас ее зовут! — говорит костюмерша, кивая в сторону гостьи.

Старухе известно, что в последнее время появились на сцене актрисы-азербайджанки. Больше того: костюмерша не раз водила ее в театр и та своими глазами видела на сцене азербайджанок и кое с кем из них даже познакомилась. Но вот эту молодую женщину, которую сейчас привела Натэлла-ханум, она среди тех никогда не видела.

— Актриса? — переспрашивает Кюбра-хала, с недоверием поглядывая на Баджи.

В ответ костюмерша кивает на коричневый чемоданчик Баджи:

— Разве не видишь?

Да, Кюбра-хала видит: такие чемоданчики обычно носят актрисы. Но…

— Азербайджанка? — с сомнением произносит она, обращаясь одновременно к костюмерше и к Баджи, хотя внешность гостьи говорит сама за себя.

Разговор между костюмершей и Кюброй-халой ведется на русском языке — единственном, на котором они могут понять друг друга, — но Баджи, чтоб окончательно рассеять сомнения старухи, отвечает ей по-азербайджански.

В первой комнате, куда хозяйка вводит Баджи, стоит письменный столик, тахта, покрытая потертым, но чистым ковриком, одностворчатый платяной шкаф. В комнате все тщательно прибрано, но чувствуется, что здесь никто не живет.

Внимание Баджи останавливает висящая на стене увеличенная фотография миловидной смуглой девочки лет пяти. Девочка — в коротеньком платьице, в белых мягких башмачках. Густые локоны струятся вдоль ее щек, ниспадают на белый кружевной воротник, на плечи.

— Это моя дочурка Ниночка, — поясняет хозяйка.

Вторая комната — спальня. Аккуратно застланная кровать, туалетный столик, полка с книгами. Книг гораздо больше, чем можно было ожидать в скромной спальне костюмерши. И снова большой портрет: миловидная девушка с длинными темными косами до пояса. К рамке приколот пучок засохших фиалок.

— Это тоже она…

Что-то подсказывает Баджи не спешить с расспросами, но костюмерша начинает рассказывать сама.

До двадцатого года Натэлла Георгиевна с дочкой Ниночкой жила в Грузии, в Тифлисе, где работала в театре костюмершей. В Грузии в ту пору у власти были меньшевики. В одну из зимних ночей Натэллу Георгиевну арестовали, а затем предписали покинуть Грузию. На беду, в это время заболела Ниночка. Натэлла Георгиевна ходатайствовала об отмене или хотя бы об отсрочке высылки, но ходатайство не удовлетворили и ее с больной дочкой, вместе с группой высылаемых, повезли к границе Советского Азербайджана. По шаткому полуразрушенному мосту через Куру перенесла мать на плечах свою вконец разболевшуюся дочку, довезла ее до Баку, и там обнаружилось, что у девушки сыпной тиф. Мать ухаживала за дочкой, сама свалилась от тифа, много дней пролежала в жару и в беспамятстве, а когда пришла в себя, то узнала, что дочки уже нет в живых. Еще не оправившись после тифа, Натэлла Георгиевна вновь заболела — на этот раз тяжелым нервным недугом — и почти три года пробыла вне жизни.

— Вот что осталось у меня от тех дней… — говорит костюмерша, указывая на свою совсем седую голову.

Затем она рассказывает, как случайно встретила в Баку Виктора Ивановича, которого знала еще по Тифлису, и как он проявил к ней участие, ободрил ее, устроил на работу в театр, и как мало-помалу она вернулась в жизнь.

— А за что вас, Натэлла Георгиевна, выслали? — спрашивает Баджи.