Мечты сбываются

— Ни за что не поверю! — заявила Ханна. — В конце концов он всего лишь парнишка из Борна.

— Для них он уже не человек, теперь они его считают божеством! — поддразнила ее Одетта. — Один журналист даже написал, что в Париже мужчины верят в биржу, а женщины в Ворта!

— Лучше бы нашли что-нибудь другое, во что стоит верить, — съехидничала Ханна. — Все хорошо в меру. Я совсем не против одежды, но на свете есть вещи и поважнее, чем наряжаться в пух и прах.

Одетта вновь засмеялась.

Какая все-таки Ханна забавная!

Девушка сняла платье и повесила его в гардероб, чувствуя, что каким-то странным образом отвоевала крошечную частичку своей мечты — мечты, которую оставила в Париже.

В доме царила суета из-за предстоящей поездки в Оксфорд — кроме гардероба Одетты нужно было позаботиться и об одежде отца.

К счастью, викарию все еще был впору сюртук, в котором он когда-то женился.

Он был слегка старомоден, зато хороший покрой вполне компенсировал этот недостаток.

Стоило Ханне вычистить его и отгладить, как он стал неотличим от нового.

— К чему вся эта мельтешня, — ворчал викарий, — по мне, так вовсе бы не выходить из дома и работать над книгой. Чем скорее я закончу ее, тем лучше.

Конечно, в душе он был рад поздравлениям, которые получал от прихожан, и гордился тем, что его подвижническая работа получила одобрение специалистов.

Одетта, будучи более приземленной, чем ее отец, когда дело касалось денег, думала между тем, что с пятьюстами фунтами в год и жалованьем викария в придачу, каким бы маленьким оно ни было, она почувствует что это такое — внезапно разбогатеть.

— Когда я вернусь из Оксфорда, — сказала она Ханне, — мы купим новые чехлы на диван и стулья в гостиной. И непременно новый ковер на лестницу.

— Даже и не думайте швыряться деньгами, мисс Одетта! — предупредила ее Ханна. — Я не говорю, что нам не следует покупать некоторые вещи, но все-таки разумнее дважды подумать, прежде чем потратить.

— Только об одном я не собираюсь думать дважды, Ханна, — ответила девушка, — о твоем жалованье. Маме было стыдно, что мы платим тебе так мало, теперь ты будешь получать вдвое больше, не считая вознаграждений, которые сможешь откладывать на старость.

— А я когда-нибудь говорила, что соглашусь на такое? — осведомилась Ханна.

— Нет, — ответила Одетта, — но мы с папой очень привязаны к тебе и даем их от всего сердца, а ты примешь их, потому что тоже нас любишь.

Ханна даже прослезилась от избытка чувств, а девушка поцеловала ее.

За день до отъезда в Оксфорд Одетта получила письмо от Пенелопы; оно начиналось без всяких предисловий.

Я не знаю, дома ты или нет. Я просто пишу, чтобы сообщить тебе, как я счастлива и как чудесно быть вместе с Саймоном. У меня нет известий от папы, но думаю, он очень сердится на меня.

Может быть, однажды он поймет, что для меня ничто не имеет значения, кроме счастья, которое я нашла с моим мужем.

Напиши, пожалуйста, что они с мачехой говорят и делают, и помни, я всегда буду тебе благодарна, дорогая Одетта, потому что ты помогла мне набраться храбрости, чтобы выйти замуж за Саймона, когда он приехал в Париж.

Заканчивалось письмо по-детски наивно — кучей поцелуев.

Одетта улыбнулась, подумав, что Пенелопа никогда не повзрослеет; возможно, именно поэтому она так нравилась Саймону.

Поскольку Саймон не отличался большим умом и образованностью, он, скорее всего, был бы напуган, встреться на его пути утонченная и умная девушка, которая могла бы отыскать у него недостатки.

Пенелопа, напротив, считала его самым лучшим на свете.

Они, несомненно, будут счастливы вдвоем.

Такая сказочная история любви была ей по сердцу, и, вспоминая о них, она испытывала чувство легкой зависти.

Ее собственная история не могла бы иметь счастливого конца.

Так же как ее новое голубое платье, являвшееся не более чем имитацией Ворта, вся ее оставшаяся жизнь будет лишь имитацией счастья.

Как же ей, спрашивала она себя, обрести хотя бы слабую имитацию того восторга, той радости, того чуда, которые подарил ей граф, целуя ее.

Память услужливо возвращала ее к сверкающему каскаду, где они стояли вдвоем, озаренные лунным светом, заставляя ее одновременно ликовать и мучиться.

В действительности у нее ничего не было.

Всю дорогу до Оксфорда отец был занят чтением, и Одетту ничто и никто не отвлекал от размышлений.

Вскоре она увидела тот уголок земли, который называли «городом шпилей», где столько прекрасных старинных зданий колледжей и улиц, заполненных студентами.

Оксфорд разительно отличался от городов, где она бывала прежде.

Он показался ей столь же неповторимым, как Париж.