Медь Химеры

— Наш вид всегда съедал их сырыми, Грампус. Но Мервании приспичило заняться всей этой выпечкой, поджариванием, тушением и маринованием.

— О, как я рада, что ты мне напомнил! — воскликнула Мервания. — Мне нужно немного тмина. Я решила замариновать этого молодого героя. Его руки и ноги такие гладкие и красивые.

— Бах! — сказал Мертин. — Я и Грампус хотели бы как можно скорее с этим покончить.

— Да, да, я знаю, — нетерпеливо сказала она. — Ты уже говорил мне тысячу раз.

— Что ж, это все еще справедливо. Мы бы предпочли съесть их в натуральном виде.

— Кстати о нашем героическом Круглоухом: я хотела бы знать, что поделывает он и его товарищ по камере. — Немедленно решив это узнать, она направила в их сторону свои мысли. Намерения, которые ей открылись, удивили и взбудоражили ее. — О, боже! О, боже!

— В чем дело? — спросил Мертин. — Сговариваются?

— Боюсь, что так. Они сговариваются бороться вместе. По меньшей мере, круглоухий считает. Мысли грушеухого непроницаемы, как и у всех грушеухих.

— Как жаль их разочаровывать, — сказал Мертин.

— Нет, мы не будем этого делать, Мертин.

— Поджарь их, Мервания, неужели тебе надо вечно играть с нашей пищей!

— Да, Мерти. После того как я наиграюсь с ней, ее вкус просто восхитителен!

Глава 10. Липкий, липкий

Эта война должна была, видимо, стать тем, что Сент-Хеленс всегда называл «захватническая», а она еще и начаться толком не успела. Сейчас он как раз переходил границу между Канцией и Германдией, возглавляя войска последней. Впереди были леса, озера и реки, простирающиеся почти до самой двойной столицы. Почему же он не чувствует себя великим, будучи генералом?

Потому, что эта война не нравилась ему. Германдия слишком живо напомнила ему об одной стране и о диктаторе, который творил историю на Земле. Король Рауфорт, если эта тварь в королевском дворце Келвинии действительно Рауфорт, просто связал его по рукам и ногам своими распоряжениями.

— Уф, как здорово! — сказал Филипп практически в самое ухо генерала.

— Самый восторг начнется только тогда, когда полетят стрелы, — заметил молодой Ломакс. — Так мне говорили, по крайней мере.

— Ты прав, Чарльз, только на этот раз это будет не восторг, а ужас. Так бывает всегда в первом сражении. И в десятом тоже, только ты уже умеешь не показывать это.

Сент-Хеленс думал, что он правильно высказал это, но мальчик хмуро посмотрел сначала на Ломакса, потом на Сент-Хеленса.

— Да, я знаю, Сент-Хеленс, это не игра в шахматы. Будет пролита настоящая кровь. Но, уф, наконец-то можно вести в бой настоящую армию!

— Это не ты ее ведешь, а я.

— Да, в этот раз ты в роли колдуньи.

— Не говори так. — «Щенок! — подумал он. Я видел уже всех колдуний, которых вообще желал когда-либо видеть. Твоя Мельба была достаточно искусной колдуньей, чтобы воспоминаний о ней мне хватило на всю оставшуюся жизнь, даже если я проживу достаточно долго!»

На мгновение мальчишка замолчал. Отлично! Затем он опять вскинул голову.

— Сент-Хеленс, ты знаешь, что мы будем бороться с колдуньей?

— Что? — он потерял дар речи. Диктатор говорил о войсках и двух малолетних щенках-правителях, но не о колдунье. Надо было сообразить. И вот он здесь без перчаток и без пояса левитации!

— С Хельбой. Колдунья, по облику напоминающая Мельбу.

Сент-Хеленс позволил себе издать тихий стон:

— Предполагаю, что она насылает наводнения, пожары и землетрясения. Вероятно, она может метать и огненные шары.

— Нет, не слышал об этом. Но она, видимо, может это делать. Это умеют все ведьмы. Мельба ее не любила.

— Это кое-что значит, — сделал вывод Сент-Хеленс. Любая колдунья, которая не нравилась Мельбе, не могла быть совсем уж плохой. Или могла? Может быть, она более могущественна, чем Мельба? В конце концов, Мельба не вторгалась на территорию этой другой ведьмы.

— Я слышал о том, что она просто останавливает войска на месте, — вставил Ломакс. — Она сбивает их с толку иллюзиями. Это называется несмертельной, доброй магией.

— Почему же я не слышал об этом? Ведь предполагается, что я веду войска в этот поход! Ну пусть Битлер не рассказал мне об этом, но вы-то почему решили, что я об этом слышал?

— Ты никогда не спрашивал об этом, — объяснил Филипп. — И ты не стал бы разговаривать с Мельбой, даже когда она была в своем маскарадном костюме, в обличье генерала Эшкрофта.

Сент-Хеленс закусил губу.

— А эта колдунья, она что, тоже генерал?

— Возможно. Мельба никогда не говорила о своем враге, а у меня, насколько тебе известно, друзей очень немного.

— Легко могу поверить, что у любого человека, о котором колдунья заботилась и манипулировала так, как тобой, должно было быть мало друзей, — сказал Ломакс. Эту фамильярность в обращении он уже усвоил. — Сент-Хеленс был твоим другом, не правда ли?

— Да. Он был моим первым настоящим другом.