Мед.ведь.ма (СИ)

— Я… — И тут смелость немного покинула Чонгука. Он не знал, с чего начать. Пока ждал подходящего для диалога случая, столько всего выстроил в голове, столько вопросов подготовил, столько всего вспомнил! А тут пустота. Бродя по Тигриному логу, золотой какими-то новыми глазами разглядывал тропки и лестницы. Ему шёл на ум Сандо, тот, которым он бесконечно восхищался, тот, которому хотел подражать. Воин, который играл роль наёмника, и убил однажды какую-то шаньсийскую воительницу. Какую-то шаньсийскую воительницу! Чонгук помнил, как восхищался при этом Сандо, ведь поймать и обезвредить одну из тех амазонок ужасно трудно. А теперь… той девушкой могла быть его родная сестра! Одна из его сестрёнок, а он с кровожадным упоением какой-то тупой справедливости наслаждался рассказами о её убийстве. Чонгуку было тошно от самого себя.

— Ты хочешь спросить о своей семье? — внезапно спросил Хенсок.

— Как вы догадались?

— Потому что ты вернулся из Китая, потому что ты побывал в Шаньси, — без колебаний смотрел на него старик.

— Я так и думал, что вы знаете. — Чонгук выдержал паузу, после которой спросил с надсадным сожалением, хотя ответ и так знал: — Мой отец золотой, да?

— Да, а мать — шаньсийская дева из боковой ветви клана Ян. — Парень нахмурил брови, стиснув зубы. — Твой отец был лучшим воином, таким, каков теперь Лео. У тебя его способности, его ловкость.

— Глупо спрашивать, знал ли он, куда меня отдаёт… а мама? Мама знала?

— Нет, иначе бы тебя тут не было, — сказал Хенсок. Чонгук подскочил, врожденной выдержкой удержавшись от того, чтобы что-нибудь толкнуть, сломать, разбить.

— Почему он не сказал мне? Почему вы не сказали мне?!

— У него, я думаю, не было возможности. Твоя мать, Хиджин, была плохой воительницей, но лучшей обманщицей и соблазнительницей — извини, что я так о ней, но как сказать иначе?

— Супер, отлично! Я скрещение праведного воина и коварной преступницы! — плюхнулся обратно Чонгук, вспомнил, что под ними может что-то услышать Элия, замолчал и обхватил голову руками.

— Суть не в том, каким путём шли до нас, суть в том, какой путь выберем мы сами.

— Так, вы-то почему мне не сказали ничего, настоятель?

— Зачем? Чтобы породить в твоей голове сомнения? Чтобы ты рассматривал возможность выступить за клан Ян? Или чтобы ты оправдывал их преступления родством с тобой и не боролся с их злом?

— Но мы же не обязаны с ними бороться, правда? — с мольбой посмотрел на Хенсока Чонгук. — Они же никуда не лезут, они сидят в своём этом горном Шаньси и… и там мои сестры, настоятель, а я даже не помню их лиц толком.

— Ты видел своими глазами этих девиц, Чонгук, ты столкнулся с ними, так скажи мне сам, надо ли с ними бороться?

Парень притих, думая о Черити Лавишес, которая убивает за деньги, и ради удовольствия, во имя искусства, о том, как она приказала изнасиловать бедную, ни в чём не виноватую Дохи, чего чудом удалось избежать, о том, как поспособствовала похищению Элии. Шаньсийские женщины всегда сотрудничали с какими-нибудь негодяями, укрывали их у себя, вступали в союз с драконами, переправляли наркотики, оружие, всё, что приносило им деньги за посредничество. Они имели и свои отряды, армию защитниц, но далеко не весь клан Ян состоял из агрессивных и распутных девиц. Чонгук вспомнил Минзи, боевую, смелую, но не показавшуюся ему той, которая способна на бессмысленные преступления и жестокости ради наживы. В клане были обычные девушки, матери, дочери, сёстры.

— Не со всеми, настоятель.

— Вот именно, Чонгук! — одобрил он его вывод. — Не со всеми. С теми, кто заслуживает, и так мы поступаем всюду. Если твои сёстры такие же справедливые и честные создания, как ты, то зачем тебе бороться с ними?

— Но если они соратницы Черити Лавишес, то я должен вырезать собственную семью? — прошипел сквозь зубы парень, гнев полез из него невольно. Гнев не на Хенсока, а на обстоятельства, на судьбу, поставившую его в такое положение.

— Ты можешь попытаться их перевоспитать, — пожал плечами настоятель, — но твой отец не смог перетянуть на нашу сторону твою мать и за тридцать лет, что же ты хочешь от людей, которые могут быть неисправимы?

— Люди меняются, я знаю, — твёрдо, убежденно заявил Чонгук, не готовый отступить от этой точки зрения. — Просто нужно уметь… знать, как к ним подойти, придумать что-то…

— Чонгук, иногда бывают безвыходные ситуации.

— Нет! — Он опять встал, прошелся туда-сюда, но говорил шепотом. — Вы так рассуждаете, потому что вас не сковывают рамки родства, потому что вам не приходилось совершать подобный выбор!

Хенсок пронзительно, долго смотрел на топчущегося золотого. Подождал, когда тот сам успокоится и сядет. Наконец, он сделал это, всякий шум улёгся, и в возникшей тишине можно было почти ощутить падение снежинок за окном.

— Мой мальчик, ты когда-нибудь слышал мою фамилию? — глядя за окно, на серебрящийся снег, задал вопрос старик. Чонгук на минуту задумался.

— Нет, настоятель, никогда.